Разгадка тайны Стоунхенджа

Среди поклонников вычислительных машин теперь весьма модно сравнивать возможности их кумира и человеческого мозга. Для людей выводы пока весьма утешительны: как ни хороша вычислительная машина, а человеческий мозг лучше. Подобно жерновам господним, он перемалывает информацию медленнее, чем машина, но зато очень тонко: он обладает оригинальностью и воображением, неистощимостью и’ свободой воли и выбора. Машина при работе использует скорости, приближающиеся к скорости света (300 000 километров в секунду), в то время как скорость работы мозга определяется скоростью распространения нервных импульсов вдоль нервных волокон, то есть примерно в миллион раз медленнее. Но машина работает линейно, то есть она посылает импульс, или «мысль», по одному пути: если этот путь оказывается тупиком, «мысль» должна вернуться назад, к последней развилке, и пойти по второму каналу, а если «мысль» сбилась с пути, весь процесс надо начать сначала. Мозг работает неким таинственным многоканальным способом, при котором мысль как бы расщепляется и движется вдоль нескольких различных путей одновременно; поэтому, что бы ни случилось с одной ветвью, на выручку ей приходят другие. И в то время как даже вычислительная машина на транзисторах собрана из сравнительно небольшого числа деталей, мозг, по-видимому, состоит из миллиардов нейронов — ячеек памяти и действия. Чтобы конкурировать со средним человеческим мозгом, вычислительная машина, построенная на уровне современной техники, должна быть размером с небоскреб или океанский лайнер. Но даже тогда ей будет недоставать оригинальности мышления и свободы воли. Чтобы машина обладала свободой выбора, оператор должен ввести в ее программу случайные числа; тогда машина будет «свободна», но некоординирована, то есть станет «идиотом».

В будущем усовершенствованные машины, возможно, смогут сотрудничать с людьми в разработке более изящных программ, которые в свою очередь будут способствовать тому, что эти машины приблизятся к «мышлению» и умственным процессам и в других отношениях. Аналогии между машиной и мозгом уже проводились. В частности, указывалось[15], что процесс, при помощи которого машина избавляется от устаревших, повторных или иных бесполезных команд программы (то есть процесс стирания или обхода, выполняемый в то время, когда машина не занята вычислениями), аналогичен человеческим сновидениям, которые определяются как процесс, с помощью которого в нерабочее время мозг человека анализирует, упорядочивает и «раскладывает по полочкам» полезную информацию, а бесполезную — отбрасывает.

Безусловно, в будущем вычислительные машины станут не просто вспомогательным инструментом. Они будут организованы как «по вертикали» (от «роботов» общего назначения до узкоспециализированных машин), так и «по горизонтали» (по континентам и океанам). Они будут регистрировать, распределять, управлять, регулировать, решать, проектировать, предсказывать, объяснять — чего только они не будут делать!

Нетрудно представить, как машины будут исполнять некоторые функции организма, например регулировать деятельность сердца, или активность мозга, или обмен веществ. Более toi;o, можно вообразить, что машина будет так искусно и взаимовыгодно связана с деятельностью человеческого мозга и тела, что древняя фантастическая идея о замене человека машиной найдет свое воплощение в симбиотическом союзе между машиной и человеком.

Однако довольно рассуждать о достоинствах вычислительных машин. Сам я не оператор и даже не знаю точно, как они работают. Чтобы получить ответ, я должен задавать ей вопросы через посредника-программиста. Я могу лишь сказать, что машины работают, и я этому очень рад, потому что одна из них — машина IBM 7094 (столь же устаревшая сегодня, как телефон с ручкой) помогла мне решить одну задачу, с которой я едва ли справился бы самостоятельно. Она разгадала секрет — может быть, один из секретов Стоунхенджа.

В 1961 г. я пришел к выводу, что проблема Стоунхенджа заслуживает того, чтобы призвать на помощь вычислительную машину: ввести в нее информацию, которую она может переварить, и поставить перед ней задачу, которую она может понять и решить. Машина любит точность.

Многие люди задумывались над астрономическим значением Стоунхенджа, но не могли сказать на эту тему ничего определенного.

В 1740 г. еще до написания «Choir Gaure» Джон Вуд предположил, что Стоунхендж был «храмом друидов, посвященным Луне». В 1771 г. Джон Смит отметил ориентацию сооружения на точку восхода Солнца в день летнего солнцестояния и строил догадки по поводу числа и расположения камней. В 1792 г. человек, о котором известно только, что он называл себя Уорлтайр, утверждал, что Стоунхендж представлял собой «огромный теодолит для наблюдения за движением небесных тел… и был воздвигнут по крайней мере семнадцать тысяч лет назад».