Разгар брачного сезона (сборник)

– Понимаешь, Диман… – пощелкал пальцами Сульков, низенький мужичок с обветренным грубым лицом, – не так живем! Не так жи-вем!

Лариса тяжело вздохнула. Все развивается в соответствии с национальными традициями русской интеллигенции. Сначала напьются, слегка повеселятся, а потом пойдет достоевщина, самоедство, копание в причинах и следствиях. Потом связь между словами начнет постепенно теряться, смысл разговора полностью померкнет, и все закончится традиционной русской народной забавой под названием «Пугание унитаза»…

– Я постоянно думаю, думаю, думаю… – продолжал Сульков. – Когда в ванной моюсь, когда в туалете сижу.

– А ты меньше мойся и в туалете не засиживайся. Сделал свое дело – и сразу шементом оттуда!

– Не получается, Диман, – сокрушенно махнул рукой Сульков. – Мысли о жизни – они как стервятники, они прилетают и тебя не спрашивают. А я чувствую, что постепенно рушусь. Экзистенциальный, физический, моральный, сексуальный, наконец, кризис!

– Насчет последнего легко исправить, – встрял в разговор Фунин.

– Я тебе исправлю! – оборвала его Тамара. – Покажи лучше гостям наших собачек…

– Тома, всему свое время, – ответил Фунин, и в его глазах Лариса прочла нечто лукаво-загадочное.

– Мишан, если так будет продолжаться, то эти стервятники не только твою границу нарушать будут, но и на голову сядут и гнездо там себе совьют! – горячо воскликнул Капитанов. – Надо меньше думать, а больше делать. Их, этих гадких птиц, отстреливать надо, жарить и есть, и все!

– Может быть, ты и прав, – хмуро согласился Сульков и поддел вилкой кусок ветчины.

– Конечно, прав, – сказал Капитанов, громко чавкая. – Если постоянно думать о жизни, то это прямая дорога из комиков в трагики.

– Кончай философствовать, пошли курить! – предложил Котов, который уже наелся и изрядно накачался алкоголем и теперь испытывал настоятельную потребность развеяться.

– Милости прошу в зимний сад, – улыбнулся Фунин. – По лестнице на второй этаж.

– В сад! Все в сад! – заорал Асташевский и, нелепо двигая руками для сохранения равновесия, поднялся со стула.

Вслед за мужчинами решила пойти посмотреть на сад и Лариса.

Сад представлял собой стандартную оранжерею, устроенную в большой лоджии. Оранжерея была защищена от внешнего мира, как утверждал Фунин, выдвижными стеклами, легко убирающимися за ненадобностью летом. Он также выразил огромное сожаление в связи с тем, что гости не имеют возможности по причине позднего времени и сезона полюбоваться чудесным видом на Волгу, который открывается с лоджии.

На пороге лоджии вдруг появилась Тамара, которая потребовала прекратить перерыв в вечере, так как «давно уже пора продемонстрировать гостям собачек, а то все напорются и не увидят самого главного». Борис заверил супругу, что через пять минут «шоу будет начато».

– А что за собачки? – осмелилась спросить Лариса.

– О, это наш новый прикол, сами увидите.

– Я уже имел возможность, – отрывисто сказал Мудров, – зрелище десять баллов.

Гости были заинтригованы, и сигареты докуривали в большом нетерпении.

Борис спустился на первый этаж и пригласил всех гостей пройти в коридор. Все прошли в указанном направлении и встали, образуя полукруг прямо перед теми самыми будками, которые так поразили Ларису, когда она только вошла в коттедж.

– Джек, ко мне! – крикнул Фунин.

Цепь около будки зашевелилась, звякнула, и изнутри показался… ЧЕЛОВЕК. Он был полугол, на нем были лишь тренировочные штаны. На вид ему можно было дать лет пятьдесят-шестьдесят, он был волосат, космат, на одутловатом лице его красовались синяки. Проще говоря, перед гостями предстал бомж, один из непременных обитателей российских вокзалов и рынков.

Он, позвякивая цепью, подполз вплотную к Фунину и посмотрел на него омерзительно-преданным взглядом.

Гости ахнули, Елена Асташевская завизжала, а кое-кто из мужчин не удержался от грубовато-изумленного: «Ой, б..!»

Дождавшись, пока гости немного придут в себя от первого впечатления, Фунин приказал:

– Джек, сидеть!

Бомж, который до этого стоял на полу на всех четырех своих конечностях, сел на ноги и свесил руки.

– Молодец, Джек!

Бомж подтянул свою грязную морду вплотную к «хозяину» и попытался лизнуть его руку.

– Фу, Джек, фу! – зашикал на него Фунин, и бомж, оставив хозяина в покое, неожиданно двинулся в сторону гостей, остановив свое внимание на Лене Асташевской. Та в отчаянии завизжала.

– Я сказал, фу! Нельзя! – заорал Фунин и принялся оттаскивать цепь вместе с прикованным к ней бомжем от Елены. – Место, Джек, место!

Бомж покорно пополз в будку.

– А в тех апартаментах у тебя кто проживает? – спросил Макаров, показывая на две остальные будки.

– Там, – показал он на крайнюю будку, – совсем недавно жил Маньяк, злой такой, нехороший песик. Я его отдал соседу. А здесь у нас Грета, – Фунин показал на среднюю будку, на крыше которой Лариса заметила красный бант.

– Гретхен мы ее зовем! – недовольным голосом поправила мужа Тамара. – А Джек – это один из братьев Гримм! Я тебе говорила, что Маньяка не надо было отдавать, а то мы комплекта лишились!