Разгар брачного сезона (сборник)

– Что это, черт возьми, значит?! – едва сдерживая себя, спросил Евгений.

– Не задавай лишних вопросов, делай, что говорят!

Краска залила Котову лицо. Уже давно Лариса так не вела себя с ним. Пожалуй, такое было впервые после его начала бизнес-карьеры. Только в перестроечные годы, когда он сидел в НИИ и получал гроши, жена позволяла разговаривать с ним подобным образом. Евгений как мог более спокойно открыл дверцу «Вольво» и зло брякнулся на переднее сиденье.

– Ты как себя ведешь?! – сквозь зубы спросил он Ларису, которая уже быстрыми и уверенными движениями завела мотор, выжала сцепление и собиралась стартовать.

Она ничего не ответила, так как была слишком сосредоточена на дороге, куда ей сейчас предстояло выехать. Евгений заскрежетал зубами.

– Ты мне не дала спокойно поесть чебуреки! – наконец нашел он самый, на его взгляд, убийственный аргумент, говорящий в пользу плохого поведения жены.

– Котов, тебе крупно повезло, – тихо ответила Лариса, не отрывая взгляда от дороги. – Ты просто даже представит себе не можешь, насколько крупно!

– Повезло?! – заорал в бешенстве он.

– Да! – заорала в ответ вышедшая из себя Лариса. – Потому что они с человечиной!

Глава одиннадцатая

Георгий Семаков, больше известный в окружающем его социуме под кличкой Обжора, очень не любил людей. Более того, в живом виде он их просто ненавидел.

Истоки этой ненависти крылись в детстве Семакова. Он ненавидел свою мать, которая не просыхая пила, а если была трезвой, лупила маленького Жору, не жалея своих преждевременно покрытых морщинами рук. Лупила потому, что была совершенно не готова к тому, чтобы выполнить предназначение женщины, данное ей мудрой природой, – воспитать ребенка. Она зачала Жору по пьянке, родила примерно в таком же состоянии и пыталась существовать рядом с ним шесть лет, находясь постоянно под кайфом. Естественно, отца Жора не знал, как не могла вспомнить его и мать.

Словом, детство Семакова, пришедшееся на застойные годы, прошло без конфет и игрушек. А после того как его непутевая мамаша в пьяном виде попала под троллейбус и освободила человечество от своего навязчивого присутствия, для Жоры наступили и вовсе несладкие деньки. Он попал в детский дом и хлебнул сполна заботы социалистического государства о подрастающем поколении.

Он ненавидел своих воспитателей, которые покрывали дефицит продуктов у себя дома за счет его, Жоры Семакова, а потом еще и издевались над ним как хотели, унижая физически и морально. Ненавидел своих товарищей за то, что те дразнили его Угрем, а в более старшем возрасте – Квазимодо за его уродливое лицо с маленькими глазками.

Увы, эти комплексы, преодолимые с помощью других качеств, которыми он мог выделиться среди товарищей, остались с ним навсегда. Ибо ни талантов, ни интеллекта – проклятая генная инженерия! – у Семакова не было. И даже силой мышц, которая весьма ценится в подростковой среде, он не мог похвастаться. Он был массивен, но вместе с тем неповоротлив и туп.

Ему надо было просто выживать в этих неблагоприятных условиях, и он старался как мог в течение всех десяти лет детдома. Он ненавидел девчонку, на которую обратил внимание в возрасте тринадцати лет, а та просто посмеялась над ним, ненавидел свою первую девушку, которая была первой в тот вечер не только для него, но и еще для других таких же подростков.

После этого было первое дело – ограбление на улице одиноко идущей поздно вечером женщины. Затем второе, тоже грабеж, только уже с применением насилия. Человек, которого они били тогда, остался на всю жизнь инвалидом.

И – зона, ставшая для Семакова подлинным университетом жизни. А там его ненависть к человечеству только еще более усилилась.

Потом было убийство инкассатора, разгульная жизнь в течение полугода, и снова зона в далекой сибирской тайге.

Но истинно переломным моментом в отношении к людям стал его побег из зоны, который он осуществил вместе с другим рецидивистом по кличке Твердый. Они поступили очень мудро – взяли с собой еще одного заключенного, из «мужиков», не принадлежащих к блатному миру. Он им нужен был в качестве так называемого «кабанчика». Чтобы выбраться из тайги на Большую землю, необходимо было идти не один день. А пропитание в тайге для людей, ее не знающих, добывать трудно. Поэтому и сбежали они вместе с Линем, толстым мужиком, растратившимся бухгалтером. Он был еще рыхлее, чем Обжора, и только поэтому представлял для рецидивистов ценность.

Когда силы стали сдавать, Линя «пустили в расход», то есть забили на мясо. Обжора до сих пор помнил, как свежевал он тушу своего недавнего товарища, как первый раз с опаской пробовал на вкус его поджаренное на костре мясо. И помнил ощущение необыкновенного удовольствия от еды – из бухгалтера получилось отменное жаркое по-таежному. Он помнил, как потом тащил на себе легчавший от привала к привалу мешок, в котором лежало человеческое мясо.