Разгибатель крючков

…А еще Юлия была девственница. Она тщательно это скрывала, но когда дошло до дела, попросила понять и дать ей время привыкнуть. Я до конца еще не разобрался в своих чувствах к ней, поэтому не стал давить. Иногда мне казалось, что она смотрит на меня с вопросом в глазах – что я с ним тут делаю. А иногда смотрела с обожанием… Я решил – пусть идет, как идет. Созреет – хорошо. Соскочит – тоже нормально. Хоть ясность будет. Тем не менее, обниматься голыми она была не против. Иногда мы спали в одной кровати, но поползновения она мягко, но решительно пресекала. А еще раз в месяц у нее случались психозы. Думаю, на гормональной почве. В этот день все, кто ее знал, разбегались врассыпную. Она и сама, правда, понимала, что так нельзя, и поэтому старалась отсидеться дома в одиночестве.

Помню, заявился к ней с романтическим желанием успокоить, приободрить и подставить мужское плечо в такой день с цветами, коробкой конфет и маленьким подарочком в виде многоцветной ручки (она их коллекционировала) – так огреб сначала розами, потом шоколадом. Признаюсь, ручки дожидаться я не стал – сбежал…

…С балкона вещала великая актриса Изольда Марковна – подруга покойной Фаины. Изольда заменила Фаину и играла не только Джульетту на 82м году, но и была снежинкой на утреннике, что я считаю, неопровержимым доказательством ее таланта. За годы пребывания в театре в нее впитались роли, образы и даже в буфете – покупка беляша в ее исполнении тоже тянула минимум на Оскара.

Когда она узнала про записку Фаины – пригласила меня к себе в гримерку и выпытала что и как с Фаиной произошло. Мне показалась, что я увидел зависть в ее глазах – «Красиво ушла… Фаечка…» С Фаиной у нее была любовь-ненависть, что часто бывает у женщин – они могли строить друг против друга самые лютые козни, уводить друг у друга мужей, но если кто-то внешний пытался обидеть кого-нибудь из них – разом объединялись единым фронтом и гнали врага поганой метлой. Когда я закончил рассказ про Фаину, Изольда утерла слезы и вслух помечтала как-нибудь тоже уйти красиво и достойно, как того заслуживает народная артистка СССР. Про квартиру Фаины бросила, что там насквозь прогнили перекрытия…

После этого разговора она тоже стала называть меня «Голубчик» и мне иногда казалось, что это Фаина меня кличет – до того с возрастом они похожи стали.

Глава 22

Наконец-то я разгреб авгиевы конюшни бытовых мелочей – ну, лампочки, кресла перетасовал и прочее. Пришло время подтянуть электрику, но мне не у кого было подучиться – другие подсобники ушли с премии в запой. (Помните – разве можно так напиваться на рубль?! – Ик… можна!) Я с тоской смотрел на пучки разноцветных проводов, густо обмотанных изолентой всех цветов радуги, но с какого конца приступить никак не мог вычислить. И тут я познакомился с Саней. Этот человек сыграл в моей жизни очень важную роль, поэтому сейчас он для меня даже в застолье – Александр. Но тогда он был Саня и руки у него росли из плеч, в отличие от моих, которые в этих вопросах начинали рост существенно ниже.

Саня был тульский левша, хоть и писал правой рукой – он мог починить что угодно и из чего угодно. Он утверждал, что в роддоме его случайно ударило током, поэтому до 1000 Вольт ему не страшно – и я ему верю. Для справки – как-то на нашей стоянке оказался джип какой-то блондинки с запертыми внутри ключами и собачкой подмышечной модели.

Пока блонда вызванивала какого-то Виталика, который методично ей высказывал, что он про нее думает, Саня скрепочкой и прямыми руками открыл машину, защищенную сигнализацией за 5000 долларов. Блонда в качестве благодарности пыталась силиконовыми губами-пельменями Саню расцеловать, но он предпочел увернуться – у него были свои принципы, хотя и не сразу их было видно. Мне он начал помогать просто так, билеты в наш театр ему не особо нужны были, хотя потом мне удалось убедить Игоря Владимировича наладить выплаты Сане – работу тот проделал колоссальную. Странно вообще, что мы еще не сгорели или не остались во время премьеры впотьмах. А где было несложно – там уже и я провода соединял… А еще Саня сделал из каких-то китайских лазерных указок, фар, раздаточных кранов для пива и еще чего-то спецэффекты. Мы могли вызывать на сцену туман нужно высоты и продолжительности, могли подсвечивать любой сегмент в тон музыке выбранным нами цветом – это было шикарно. Звук стал объемным, микрофоны актеров незаметными, раскаты искусственного грома проникали до желудка и это было мощно…

Театр зажил новой жизнью – как пятидесятилетний мужчина, который и в которого влюбилась молоденькая. Про нас уже стали писать газеты. Причем в рубрике «культура», а не «происшествия».