Разглашению не подлежит

- Да, да,- согласился Вольф,- кричать не надо.

В последнее время Вольф нервничал, часто выходил из себя, сам не прочь был накричать на кого угодно. Однако он по-прежнему оставался человеком слабовольным и легко соглашался с теми мнениями, которые высказывались решительно.

- Господин капитан,- перешел в атаку Козлов,- наша школа не пансион для изнеженных девиц. И преподаем мы, надеюсь, не манеры благородного поведения. Если зондерфюреру Вурсту не нравится моя требовательность, тогда выдайте мне, пожалуйста, конфеты и соски - пусть интенданты позаботятся об этом,- и я пойду с ними к нашим будущим разведчикам.,.

- Ну зачем вы так, Александр Данилович, зачем? - сказал Вольф примирительно.- Конечно, мы не пансион… Но все же надо как-то иначе.

- Как иначе? - вспыхнул Козлов.- Как? Подскажите!

- Надо изменить что-то…

- Может быть, зондерфюрер Вурст отменит строевую? Вместо марш-бросков будем возить людей на машинах?

- Меншиков ударился в крайности,- вставил Вурст.- Он не учитывает, что его чрезмерная строгость принесет только вред. Когда собаку часто бьют, у нее вырабатывается злость.

- Зондерфюрер сам не прочь приложить руку,- продолжал Козлов.- Профессиональная привычка.

- А я этого и не скрываю. Все знают, где до войны работал. В криминальной полиции. По правде, кулаки до сих пор чешутся. Но я же курсантов не бью. Даже тех, кого ненавижу. Хочу, а не бью.

- Случается иногда,- поморщился Вольф.

- Но не с курсантами,- стоял на своем зондерфюрер.- Вот если кого спишут, тогда…

Вурст замолчал. Говорить больше не следовало, тем более в присутствии русского.

- Я служу интересам дела,- обращаясь только к начальнику школы, сказал Козлов.- И я глубоко убежден, что все мои поступки подчинены этим интересам. Иначе…

Александр Иванович нарочно не договорил. Пусть гитлеровцы поймут его по-своему.

- Александр Данилович,- сказал в заключение. Вольф,-вы прекрасно видели, как я относился к вам до сих пор. Мы сделали вас начальником учебной части, присвоили звание поручика. Я добьюсь, что вам дадут и капитана. Не обижайтесь на меня за этот откровенный разговор и продолжайте так же честно исполнять свой долг. Вы уделили много внимания строевой подготовке. Прошу вас - нажмите теперь на практические занятия. На топографию. На разведку. Добивайтесь, чтобы наши агенты умели хорошо ориентироваться на местности, ходить по азимуту. Учите их умело переходить линию фронта в ночное время. Делитесь личным опытом. Проводите тренировки зрительной и слуховой памяти… Словом, как вы и говорили, все свои силы посвящайте делу. Надеюсь, ссориться больше не будем.

Вольф встал из-за стола, дав понять, что разговор окончен. Но когда Козлов направился к двери, остановил его:

- Александр Данилович, завтра поедем в Летцен. Там размещается полк РОА. Мы должны отобрать для себя лучших парней.

- Я готов хоть сегодня, господин капитан.

- Поедем завтра,- повторил Вольф.- Думаю, что и господин зондерфюрер составит нам компанию?

- Если зондерфюрер там нужен…- Вурст не был доволен закончившейся беседой.

- Моему заместителю следовало бы участвовать в комплектовании школы,-бросил капитан.

- Ну если так,- неохотно сдался Вурст.- Однако мы на весь день оставим школу. Возможно, поручик…

- Нет, нет, Меншиков поедет,- не дал ему договорить Вольф.- Агитировать следует живым примером. Покажем им, чем может стать русский, завербованный в нашу школу.

Вурст промолчал.

Утром, встретив Козлова в канцелярии, зондерфюрер поздоровался очень сухо. Был он, казалось, мрачнее вчерашнего: брови двумя тяжелыми гусеницами сползли на глаза, смотревшие куда-то в сторону.

- Как отдохнули, господин офицер? - спросил Козлов, словно вчера ничего и не произошло.

- Какой офицер! - буркнул Вурст.- С офицером считаются, а со мной…- Он зло плюнул.- В общем, курица не птица, а зондерфюрер не офицер.

Почти всю дорогу до Летцена Вурст угрюмо рассматривал из машины равнинные поля с черными плешинами земли, освободившейся от снега. Мартовское солнце хотя и медленно, но уверенно снимало с нее белое покрывало. С каждым днем голубело и словно бы приподнималось небо. Лишь над недалекой отсюда Балтикой все еще висели низкие свинцово-серые тучи»

Козлов ждал весны. Но не с тем, давним, еще мальчишеским интересом, когда весна возвращала массу утраченных удовольствий. Он ждал ее с затаенной в душе надеждой, что огромный тысячекилометровый фронт снова придет в движение и все новые армии, разрушившие счастье миллионов людей, будут сгорать в карающем огне новых, теперь уже, возможно, заключительных сражений. То, что эти армии обязательно сгорят, и раньше, даже в самые трудные дни, не вызывало у него сомнений. Но сейчас это было настолько ясно, что даже немцы начинали всерьез задумываться над своей судьбой. Конечно, не эти, сидящие с ним в машине, и особенно не такие, как зондерфюрер Вурст. Эти по-прежнему надеются найти среди отщепенцев великого, отважного, мужественного народа бездумных исполнителей своей злой воли. И наверное, найдут, иначе в Летцене не существовал бы запасной офицерский полк так называемой русской освободительной армии.