Прошло несколько дней. Но вопреки уверенности Гёргея, что он быстро овладеет Будой, гарнизон крепости отчаянно защищался, и венгры на этом участке не продвинулись ни на шаг.
Император Франц-Иосиф[70] обратился к венграм с манифестом, в котором, уведомляя о согласии русского царя прийти на помощь Австрии, вновь предлагал немедленно сложить оружие.
Вместо ответа Гёргей двинул свои корпуса против позиций неприятеля, разбил бригаду Вельдена и продвинулся в венском направлении до Соммерейна.
Уже розданы были корпусным генералам диспозиции, утверждённые главнокомандующим. На следующее утро каждый корпус должен был во взаимодействии с другими продвигаться к намеченному пункту и атаковать противника. Но внезапно Гёргей приостановил наступление и отбыл в лагерь Аулиха.
К коменданту Буды генералу Хенци Гёргей направил парламентёра. Главнокомандующий предлагал будайскому гарнизону почётную капитуляцию: Хенци и всем офицерам будет предоставлено право свободного выезда куда кто пожелает, с сохранением оружия, а солдатам — без оружия. Все, однако, должны дать клятву не принимать больше участия в войне против Венгрии.
Хенци надменно выслушал парламентёра. Его ответ был решительный и дерзкий:
— Передайте Гёргею, что ему не взять крепости. Звезда, которая над ним взошла, закатится у стен Буды!
Сохраняя внешнее спокойствие, Гёргей проговорил тихо, но решительно:
— Скоро Хенци убедится, что Гёргей умеет не только побеждать в открытом поле, но также и брать крепости.
Командующий приказал начальнику штаба перевезти из Коморома и установить против стен Буды полевые орудия, а также вернуть из Соммерейна стоявший там корпус и бросить его в помощь корпусу Аулиха.
Он знал, что при деморализованном состоянии австрийских войск и революционном настроении венцев можно скорей войти в Вену, чем в Буду. Но… наступление на Вену?.. «Что мне Вена с её революционерами! Вена далеко. А Буда — вот она! Буда — сердце Венгрии, весь венгерский народ ждёт её освобождения… Конечно, штурм крепости с такими отвесными стенами — это не только испытание мужества и отваги. Это тысячи и тысячи человеческих жертв… Но какой бы ценой ни досталась победа, она высоко вознесёт славу полководца. Нет, не закатится звезда Гёргея и перед Будой!..»
Тщетно пытались отдельные командиры убедить Гёргея в ошибочности принятого им решения.
— Перед армией лежат два пути, — с горечью сказал Надь Шандор. — Первый, прямой и ясный, — это решительный удар по столице Австрии. Второй — путаный лабиринт проволочек — осада Буды. От выбора пути зависит судьба нации. Вы, господин командующий, выбрали второй, и я боюсь, что этим положили начало падению Венгрии.
— Решение принято, генерал Надь Шандор! — Гёргей говорил резко. — В нашей революции переплелись многие пути. А в лабиринте прямая дорога, как правило, приводит к тупику… Я затрудняюсь объяснить вам, почему считаю самой важной и неотложной задачей очистить Буду от неприятеля, — это подсказывает мне интуиция главнокомандующего. Президент вправе отменить моё решение и отстранить меня от руководства армией. Но, может быть, вы, Надь Шандор, предпочитаете при таких условиях уйти в отставку?..
— В отставку? О нет! Я предпочитаю остаться и действовать в самых опасных местах.
Непосредственное руководство осадой Буды принял на себя Гёргей.
Глава тринадцатая
В освобождённом Пеште
Войти в доверие к Гёргею было не просто. Он приближал к себе людей только после того, как убеждался в их беспредельной преданности. Мартош открыто выражал своё преклонение перед генералом, и тот, присвоив Яношу чин лейтенанта, назначил его своим младшим адъютантом и постоянно давал ему срочные поручения. Часто Яношу приходилось ездить к коменданту Коморома генералу Гюйону за разного рода сведениями, касающимися вооружения крепости. Сведения эти нужны были командующему, чтобы убедиться, точно ли исполняются его приказы о передвижении полевых орудий из Коморома к стенам Буды.
В Пеште медленно налаживалась мирная жизнь: генерал Аулих распорядился вывезти оттуда все дальнобойные орудия, чтобы лишить коменданта Буды оснований бомбардировать город. Однако по приказанию коменданта Буды время от времени обстреливали улицы Пешта и производили там большие разрушения. Население столицы было постоянно настороже, госпитали открывались в местах, недоступных для неприятельских снарядов.
Но жизнь на улицах с каждым днём становилась всё оживлённей.
В тот вечер, когда Янош наконец выкроил свободный час, чтобы повидать свою мать, на плохо освещённых улицах Пешта слонялось много народа.
Он прошёл почти весь город из конца в конец, пока добрался до каменоломни.
В низком сводчатом полуподвале керосиновая лампа тускло освещала десятка два обитателей, занятых вечерней трапезой. Ели не спеша и мало разговаривали, как привыкли делать люди после трудного рабочего дня.
Офицерская форма Яноша сразу привлекла к нему внимание.
Он остановился на пороге, всматриваясь в женские лица.
— Здесь живёт Марика Мартош из «Журавлиных полей»?
— Сыночек!..
— Ты ли, Янош?