Разгневанная земля

— У отца не было денег нанимать учителей, он и послал меня в Сольнок, к немцу-садовнику, а его сына Ганса к себе взял. Теперь каждый из нас на двух языках хорошо говорит. Ганс вдобавок ещё и кузнецом стал… А я садоводом. Ведь и отец у меня садовод. В нашем саду, пожалуй, и вы найдёте чему поучиться. Я вам покажу такое, чего в других местах вы не увидите!. Вот только побегу задам сена вашему коню…

Это был предлог.

Возмущённая и встревоженная Каталина торопилась пробрать Яноша по заслугам и, главное, предупредить об опасности.

Она не знала, что скрывалось за словами молодого Калиша, вспомнившего о миражах. Была ли это уловка предателя или чуткость друга?

Вернувшись, Каталина повела Франца к разросшемуся сливовому дереву, принявшему причудливые формы. Плодов на нём уже не было, но Франца поразила в эту осеннюю пору свежая зелень его листьев. Удивительными казались и отходившие от ствола многочисленные извилистые ветви, стремившиеся к солнцу.

— Сразу видно, фрейлейн, что ваши руки помогли здесь природе! — воскликнул восхищённый Франц, не замечая, что высокопарность его выражений вызывает улыбку на губах у Каталины.

— Посмотрели бы вы на это дерево, когда оно усыпано сливами величиной с огурец и ничего, кроме плодов, не видно, — весело сказала она. — Зато и сливовица у меня получается! Такой наливки не найти во всей венгерской земле. Сейчас принесу вам кружку свеженькой.

Выглянувшее из-за тучи солнце вдруг осветило Каталину и яркую нитку бус на её шее.

Восхищённый Франц любовался девушкой, чувствуя, как смятение, охватившее его с первой минуты их встречи, овладевает им всё больше.

— Не надо, пожалуйста, не надо! Я не хочу, чтобы вы затруднялись из-за меня… К тому же я не пью водки.

— Не пьёте сливовицы? Впервые вижу барина, который не пьёт водки. Жаль, я хотела похвастать своим напитком. В таком случае, может быть, вы любите козье молоко? — спросила с еле заметной иронией Каталина, прислушиваясь к доносившемуся блеянию козы.

— С удовольствием! Больше всего на свете я люблю козье молоко!

Каталина скользнула взглядом по длинной фигуре Франца, его большим голубым, слишком, по её мнению, прозрачным глазам и усмехнулась. «Ну, на месте этого барина я нашла бы что-нибудь повкуснее молока!» — думала она, спускаясь в погребок.

Только теперь Франц спохватился: «И зачем я сказал неправду! Ведь я даже запаха козьего молока не выношу! Эта чудесная девушка непременно заметит, что я пью его с отвращением. Лучше признаться ей прямо».

Но было уже поздно. Напевая песенку, Каталина несла кружку молока, а за молодой хозяйкой послушно следовала коза с лоснящейся длинной белой шерстью.

Так красива была гордая посадка головы Каталины, так гибки её длинные пальцы, которыми она манила козу, и так прекрасен весь этот осенний день, начавшийся столь грустно для молодого студента, что нелюбимое молоко, поднесённое Каталиной, показалось ему нектаром. И вдруг…

Как всё произошло, Франц не заметил, только увидел испуганное лицо Каталины, а в зубах козы — длинную нить от бус и красные бусинки, рассыпавшиеся по земле, словно спелые ягоды.

— Негодяйка! — крикнула разгневанная Каталина, подняв кулак, который, однако, повис в воздухе.

Коза удирала со всех ног, а Каталина уже весело смеялась.

Вместе с Каталиной Франц бросился поднимать с земли бусы.

Неожиданно это маленькое происшествие сблизило молодых людей. Каталина вдруг перестала чуждаться Франца, который так добросовестно помогал ей, ползая по земле. Оба, как дети, смеялись над запачканными, землёй брюками Франца. Само собой получилось, что вместо почтительного «господин Калиш» Каталина произнесла «господин Франц», да так и звала его до конца беседы. А беседа, против ожидания, затянулась.

— Какие хорошие у вас бусы… и имя! — вдруг сказал Франц.

— Имя? Да какое же имя? Обыкновенное!

— Нет, чудесное! Каталина! Вас называют Като, я слышал. Но ведь можно и Лина. Это тоже красиво.

— Ну уж нет! Я вовсе не собираюсь менять своё мадьярское имя на немецкое!

Опять нотки враждебности почудились Францу в её голосе.

— Что вы, что вы! По-немецки так не называют, — поспешил заверить Франц. — Но боже вас сохрани подумать, что я посягаю на ваше право сохранить своё мадьярское имя!

Словно молодой Калиш только и ждал этого случая, чтобы рассказать Каталине о том, что больше всего занимало его в последнее время. Он заговорил горячо и страстно и слово за словом рассказал девушке то, что никому до сих пор не говорил: как тяжело ему в родном доме, как чужд ему отец, которого он больше не может уважать, и как трудно ему расставаться с матерью, которую нежно любит…

Неожиданные откровенные признания смутили девушку.