— Я не видал твоей шкатулки, — сказал он ободряюще, — но ты показал мне золотую монету, которую подарил тебе офицер, и она-то яснее слов подтверждает, что господин Вейль в самом деле доволен. Нет, эти господа не смеялись над тобой, они отнеслись к тебе так милостиво потому только, что считают самородка из простолюдинов редчайшим и потому для них не опасным чудом. Пусть утешаются до поры до времени. Тебе же я скажу: человек — сам кузнец своего счастья… Сильно хотеть, безудержно стремиться к истинно хорошему — в этом уже большая доля успеха… Ну, да мы ещё не раз побеседуем с тобой на эту тему.
Янош встал:
— Я прочитал «Мати Лудаш». Не можете ли дать мне ещё такую же книгу?
— Такую же? — переспросил, улыбнувшись, Танчич. — Не бывает двух одинаковых книг, если они хорошие. Каждая хорошая книга правдиво, но по-своему рассказывает нам о жизни человека и природы.
— В той книге не всё верно говорится… — Янош смущённо опустил глаза.
— Что ж там, по-твоему, неверно? Не стесняйся, выкладывай всё.
— Рассказывается в книге, как крестьянский мальчик избил своего барина, который жестоко обращался с крестьянами, а… — Янош запнулся.
— Что же, по-твоему, этого не могло быть? — спросил заинтересованный Танчич.
— Как же, могло! — снова оживился Янош. — А вот писатель говорит, что случай этот произошёл много-много лет назад, а теперь, говорит, таких злодеев среди помещиков нет, значит, и случаев таких не бывает. Вот это неправда!.. — Юноша умолк, отводя глаза в сторону и избегая встретиться взглядом с Танчичем.
— Ты прав, друг мой. Но вина не Фазекаша. Он вынужден был сделать такую оговорку, иначе цензура не разрешила бы напечатать его правдивую книгу. Я сам знаю про подобный случай, который произошёл совсем недавно недалеко от Пешта. Мне об этом по секрету рассказал здешний управляющий. Случай замечательный! Нынешней осенью крепостной мужик высек своего графа! И это, брат, не простая случайность. Это крик наболевшей души всего крестьянства. Я много думал об этом мужике. То вижу его в поле с косой в руках: лицо, залитое потом, полно смирения; а вот он в церкви, коленопреклонённый, читает молитву. И вдруг я увидел это же лицо разгневанное, а глаза, пылающие ненавистью…
Танчич остановился, не уверенный, доходят ли до юноши его слова. К своему удовольствию, он увидел, что лицо Яноша, как зеркало, отражает попеременно все душевные переживания, о которых рассказывал писатель.
— Ведь это мой отец Мартош! — вдруг крикнул юноша.
Танчич выглянул в коридор. Закрыв дверь, взволнованный, он обнял Яноша и крепко пожал ему руку:
— Спасибо, что ты доверился мне. Я такой же простой человек, как и ты, как твой отец… Не смотри на то, что живу я в барских хоромах. Поверь, нахожусь я здесь не по доброй воле. Как и ты, я был батраком, пастухом, мастеровым, прежде чем стал писателем… Ты удивлён, мой мальчик? Ты, верно, думал, что господин, которого величают Бобором, и впрямь важный барин? Так знай же: моё настоящее имя — Михай Танчич…
Он запнулся, увидев, как пылают щёки Яноша.
— Ты так взволнован, дружок! Слишком много неожиданностей сразу. Иди усни… Утро вечера мудренее. Да помни: никому ни слова, ни намёка о том, что я сказал тебе.
Янош хотел ответить, но Танчич опередил его:
— Иди, иди, отдохни, я тебе верю! — Он взял со стола «Народную книгу». — Возьми на память. Когда прочтёшь, скажешь, всё ли правильно написано у Танчича.
… Янош улёгся на скамье рядом с Германом и сразу забылся. Однако скоро очнулся, сбросил с себя одеяло, лежал с раскрытыми глазами. Радостное возбуждение исчезло. Его сменила смутная тревога, страх неизвестности. Какая-то тяжесть навалилась, сжимала сердце, стесняла дыхание. Мысли, наплывая одна на другую, путались — казалось, цеплялись за крючок удочки, обрывали леску. Приманка, блестящая, манящая, уплывала всё дальше и дальше от берега… Янош бросается за ней в воду, ледяные иглы колют, впиваются в тело, но он идёт всё вперёд и вперёд… Вдруг его окликает чей-то голос, он поворачивается: господин Бобор с берега что-то кричит, сердится, угрожает. Янош хочет вернуться на берег, но ноги не слушаются, хочет позвать господина Бобора, но не может издать ни звука… Он махнул рукой, призывая Бобора на помощь, но тот вдруг начал кружиться, теряя человеческие очертания, стал двоиться, множиться, и целый рой причудливых существ, малых и огромных, поднялись в воздух. Яношу стало страшно, он силился освободиться от кошмара, сунул голову под подушку, чтобы скрыться от окружающих его бесформенных чудовищ. Но они повсюду, и под подушкой их бесчисленное множество. Янош вскрикнул и погрузился в беспамятство…
Узнав о болезни молодого мастера, Видович послал слугу за снадобьем для больного в военный лазарет, который помещался на другом берегу реки.
Вскоре за Яношем пришли два санитара с носилками. По распоряжению капитана Вейля его положили в лазарет. У больного обнаружилось воспаление обоих лёгких.