Разгон

Помимо всего прочего, это "как принято говорить в логико-математических науках" в устах Кучмиенко (или под его пером) звучало просто роскошно! Откуда ему знать о том, что принято, а что не принято в науке? Но он без капли смущения развивал свою неповторимо-грандиозную математизацию очереди: "Представление о живой очереди как о множестве абстрактных индивидуумов, которые находятся один к одному в единственном отношении "стоять за", именно и будет искомой ее схемой. Вообразим себе теперь эту схему в символической форме. С этой целью условимся обозначать людей (Иванов, Сидоров, Петров...), стоящих в очереди, заглавной буквой их фамилий (И, С, П...), а отношения "стоять за" буквой Р... В этих обозначениях символическое изображение очереди будет выглядеть так:

О = (И, С, П, ..., Р).

Приняв эти обозначения и согласившись, что построенная схема адекватна живой очереди, мы можем выразить ее главные особенности в виде такой совокупности утверждений:

1. Для любых трех лиц очереди - И, С, П - из того, что П стоит за С, а С за И, вытекает, что П стоит за И (свойство транзитивности).

2. Где бы ни стоял человек в очереди, он не может стоять сам за собой (свойство антирефлексивности).

3. Для любых двух-трех лиц очереди - И и С - из того, что И стоит за С, а С стоит за И, вытекает, что И и С занимают одно и то же место в очереди (свойство антисимметричности).

Сформулируем теперь эти три содержательно выраженные свойства очереди формально, то есть умышленно не обращая внимания на то, что И, С, П... изображают людей, а Р - отношение "стоять за". В этой формулировке обозначенная схема очереди предстает в виде такой совокупности формальных аксиом, образующих аксиоматическую конструкцию, которая называется математической структурой порядка. Эта конструкция определяется на элементах х, у, ... некоторого множества М, природа коих может быть произвольной, а отношение Р фиксируется лишь формальными аксиомами транзитивности, антирефлекторности и антисимметричности".

Для умов ограниченных нет никаких святынь. Если и вся диссертация выдержана на таком уровне, она так же мало имеет общего с наукой, как изобретение нового вида клея или лака для ногтей - с научно-технической революцией. Кучмиенко выступал в полном блеске профанатора науки. На его автореферате следовало бы написать словами философа и поэта Сковороды: "Много жрать, а мало жевать - дурно. Пифагор, разжевав один треугольник, сколько насытился".

Но Карналь решил быть справедливым до конца. Все равно день пропал, потому что после Кучмиенковых "открытий", даже и не в таком подавленном состоянии, уже ничего путного не сделаешь. Карналь позвал Алексея Кирилловича:

- Где можно достать диссертацию Кучмиенко?

- В Публичной библиотеке, видимо. Узнаю.

- Попросите для меня на выходной.

- Хорошо.

- До обеда я буду в цехах. Если кто спросит.

Времени оставалось немного, но все корпуса были удобно соединены крытыми переходами, и, сказав, "в цехах", Карналь не преувеличивал: он действительно побывал в монтажном корпусе, поинтересовался делами у наладчиков, еще раз заглянул в новый цех логарифмических линеек, где уже заканчивали оборудование кондиционеров и пилофильтров, потом решил зайти еще в цех электронных игрушек. Слово "цех" не совсем точно давало представление о том, что под ним скрывалось. Просто при проектировании перехода между старым и новым производственными корпусами образовался какой-то архитектурный излишек в виде довольно высокого и довольно светлого помещения, но оно не могло быть использовано ни для чего из-за своего членения: какие-то закутки, тупики, тесные промежутки между четырехугольными колоннами. Когда Карналь впервые увидел это помещение, он только потер виски. Ведь сам смотрел чертежи и ставил свою подпись на проекте.

- Что это у вас вышло? - спросил он тогда насмешливо. - Церковь для кибернетиков?

В то время кто-то из молодых пришел с предложением выпускать электронные игрушки.

- А помещение? - поинтересовался Карналь. - Нам не дадут ассигнований на новый цех не по основному профилю.

- А "церковь"? - сказал молодой. Оказалось, все уже знали о брошенном Карналем слове и окрестили им последыш архитектурной мысли.

Цех создали, нашли специалистов, вернее, сами научили, и теперь это было настоящим спасением для объединения. Сюда спроваживали многочисленные экскурсии, которые пробивались к Карналю буквально каждый день и непременно требовали: показывай электронную машину. Деловым людям показывали, а таким, что с одинаковой слепой алчностью жаждут увидеть Эрмитаж, Суздаль и завод вычислительных машин, деликатно объясняли, что, к сожалению, готовой продукции именно сейчас нет, зато есть нечто интересное. И вели в цех электронной игрушки. Там что-то двигалось, светилось, издавало звуки, программировалось и управлялось. После этого алчные поглощатели эрмитажных шедевров забывали обо всем и более не докучали с просьбами показать машину "Мир" или "Киев".