Разгон

Был уже вечер. Проспала целый день! Анастасия протерла глаза, вскочила с дивана, посмотрела на часы. Не опоздала? Быстро оделась, время еще было, вдруг ощутила, что голодна. Просто позорно: спит, ест... Поставила на плиту воду, раскрыла пакет с замороженными пельменями. Пельмени и переживания. Издевка. Но все же поела, обжигаясь, давясь, торопилась, как восьмиклассница, хотела ехать машиной, передумала, пошла пешком. Поднялась по Софийской, потом по Владимирской до улицы Ленина, где уже, наверное, ждал ее Алексей Кириллович.

Он действительно стоял на противоположной стороне улицы, напрягая взгляд, искал гибкую, высокую фигуру Анастасии в потоке людей, торопившихся в театр. Вторично они вот так встречаются, и вторично среди людей, которые бегут на спектакль. Вечное движение. Искусство и будничность...

Увидев Алексея Кирилловича, Анастасия испугалась: что она ему скажет? И вообще, зачем позвала его сюда? По телефону он сказал ей все, чего она еще не знала. А то, что у нее, - это не для него и ни для кого, даже не для Карналя.

Человеческие потоки спасли Анастасию. Закружили ее, понесли, Алексей Кириллович, кажется, все же увидел ее с противоположной стороны улицы, замахал, может, крикнул, но за шумом машин не услышишь, а тут сверху покатил к Крещатику троллейбус - два сцепленных вагона, длинные-предлинные, если пойти за ними, спрячут тебя от всех, кто на противоположном тротуаре, закроют, перекроют... Еще не заботясь о последствиях, а только поддаваясь подсознательному зову к бегству, Анастасия быстро пошла вниз, стараясь не отстать от сдвоенного троллейбуса, а там уж были сумерки, было еще больше народу, который наплывал из подземного перехода от универмага и от гастронома на углу. Анастасия нырнула в переход. Если и впрямь увидел ее Алексей Кириллович у театра, то теперь подумает, что это был просто обман зрения. А она полетит без никого, никому не говоря, куда и как, с мотыльками и ласточками...

Телефон звонил у нее весь вечер и всю ночь, упорно, настырно, просто возмутительно. Анастасия не брала трубку. Если Алексей Кириллович, то что она ему скажет? Пусть завтра. Тогда можно будет солгать, что искала его и не нашла. Опоздала или пришла слишком рано. Сегодня уже не помнит.

Ночь снова спала крепко и снова снилась себе маленькой и в лесу. Любила лес, точно свою душу, и он всегда приходил в ее сны тихий, спокойный, как отец.

С утра не знала, куда себя девать. Теперь уже хотелось услышать звонок от Алексея Кирилловича, но тот не звонил, заставлял себя ждать, поэтому, когда позвонил телефон, Анастасия чуть не бегом кинулась к нему. Но то был не Алексей Кириллович, а только Митя-плешивый, заведующий промышленным отделом их редакции, прозванный так из-за своей всегда выбритой головы и тонкого пронзительного голоса, как будто у служителя султанских сералей из оперы "Запорожец за Дунаем".

- Что тебе, Митя? - не очень доброжелательно полюбопытствовала Анастасия.

- Куда ты пропала, Настя? - недовольно пропищал Митя. - Бросила здесь кучу своих материалов и пропала, а тут разбирайся.

- Какую кучу? Каких материалов?

- А я знаю. О девятой домне ты писала?

- О домне? - Только теперь она вспомнила о своей ожесточенной работе на протяжении целой недели. - Ах, прости, Митя. Забыла.

- Рехнулась - такое забыть! Наш редактор ночи не спал, сегодня всех тут гоняет. Даем в трех номерах. С продолжением и со всеми твоими снимками. Цинкографы обдерут всю мою шевелюру!

- Не слишком сильно придется им трудиться!

- Тебе все смешки. Приезжай, хоть разберемся.

- Разбирайся сам. Я еще в отпуску.

- Тогда зачем же написала?

- Мое дело. А твое - заведовать своим отделом...

- А материал? Материал чей? - отчаянно завизжал Митя, но Анастасия положила трубку. Напечатают без нее. Написать было труднее. Если бы только кто знал, в каком состоянии она была, мечась около девятой домны.

Походила по квартире, снова зазвонил телефон, снова бежала к аппарату, и снова был Митя-плешивый.

- А что, если сократим?

- Сокращайте.

- Надо же знать, что можно, а что - нет.

- Если бы надо было сокращать тебя, я бы начала с головы.

- Тю, дурная!

Она прервала разговор. Встала возле окна, посмотрела на крыши старых домов, взглянула на Софию, потом опустила взгляд вниз и впервые за эти дни увидела свою машину. Забрызганная, несчастная, покинутая, томилась она у края тротуара, малышня, наверное, понаписывала пальцами на дверцах и крыльях оскорбительные слова, переднее стекло залеплено расплющенными телами убитых во время движения букашек, в щелях - листья, неведомо с каких деревьев и откуда привезенные. Помыть машину - вот и работа! Анастасия натянула брюки, кожаную куртку, повязала голову тонким шерстяным платком, чтобы не до конца быть похожей на парня, еще немного подождала звонка от Алексея Кирилловича, но телефон молчал с таким же упорством, как вызванивал на протяжении всей ночи. Пришлось идти, так и не объяснив ничего доброму этому человеку, который вчера, видимо, немало подивился, когда она точно провалилась сквозь землю в своем почти цирковом фокусе исчезновения.