Разгон

- Жена еще и рада, когда прихожу поздно. У нас, знаете ли, малометражная двухкомнатная квартира, а два сына такие живые и веселые пареньки, что для меня места в квартире, в сущности, не остается.

- Почему же академик не позаботится о квартире для вас?

- Он квартирами не занимается, к тому же я еще мало здесь работаю. Да мы с женой и не жалуемся. Район хороший, солнечная сторона, близко детский садик. Одним словом, все прекрасно. Обо мне вы не думайте. Когда удобно вам?

- Можно было бы сегодня, но я пообещала вечером быть в Доме мод. Давнишние мои интересы. Иногда я помогаю девушкам демонстрировать моды.

- Где это?

- А вы никогда не были в Доме мод?

- Представьте, не был.

Она сказала, куда приехать, и он добрался туда, когда уже началась демонстрация моделей, предлагаемых на осень. Женские костюмы с длинными конусообразными юбками (почти все в клеточку, как у Кучмиенко, только и разницы, что клеточка здесь еще крупнее и выразительнее), легкие пальто, расширенные книзу, все красиво разлетается, оголяя стройные ноги модельерш, обутые в туфли на высоченных каблуках, уже без "платформы", на тоненькой подошве. Высокие девушки проплывали по узкому помосту, пролегающему посреди зала, ступали мягко, как спутанные, топтались почти на месте, давая возможность зрителям оценить преимущества того или иного ансамбля, какого-нибудь удачного пустячка, детали, цвета, вытачки, шва. Девушки все высокие, подкрашенные, высокомерные, неземные, вот образ двадцатого века, летучесть, нематериальность, большеглазая задумчивость на всех лицах, презрение к земным делам.

Алексей Кириллович никак не мог распознать Анастасию среди модельерш, все девушки казались одинаковыми, все неприступные, гордые, какое-то новое племя, современные завоевательницы и повелительницы. Среди толстых, отвратительно и с претензией одетых женщин, сидящих в зале, Алексей Кириллович чувствовал себя старомодным, чужим для всех этих высоких и большеглазых, даже смешным, невольно ежился, словно бы становился меньше ростом, втягивал голову в плечи, ввинчивался в стул. Забыл о престижности своей профессии, о том, что он носитель прогресса, творец НТР. Здесь умирали все престижи, исчезала иерархия, смешивались ценности, здесь царила красота, перед которой отступало все на свете, какую надо принимать или быть уничтоженным ею безжалостно.

Анастасия наконец увидела Алексея Кирилловича, заговорщически кивнула ему, и у него сразу пропало ощущение приниженности. Попытался даже подумать, что сказал бы Карналь, очутившись тут, но ничего путного не придумал. Между тем Анастасия, освободившись, вбежала в зал, гибко извиваясь между стульев, прошла к Алексею Кирилловичу, села рядом с ним, тихо поздоровалась.

- Вам интересно?

- Непривычно.

- Посмотрим до конца?

- Мог бы уже уйти. Мне еще нужно на работу.

- Так давайте выйдем.

Алексей Кириллович не знал, как говорить с Анастасией. Уже раскаивался, что приехал. Смешная роль, если не унизительная.

- Вам не звонили из нашей фирмы?

- Кроме вас, кто же мог?

- Что напишете про академика?

- До сих пор не знаю о нем ничего, а впечатление... Кого теперь интересуют впечатления молодой журналистки?

Они стояли на тротуаре, люди обходили их, все куда-то спешили, Алексей Кириллович поймал себя на желании сорваться с места и бежать вслед за прохожими. Что может быть привлекательнее, чем вот так бежать по тротуару, зная, что тебя где-то ждут, что ты должен что-то немедленно сделать, и не что-то - доброе дело. А он привык, чтобы его ждали, привык делать добрые дела, не мог уснуть, если за день никому не оказал услуги, не похлопотал о ком-нибудь, не организовал, не обеспечил, не встретил, не проводил, не устроил. В нем жила почти физиологическая потребность добрых дел, он никогда не ждал ни благодарностей, ни наград, не думал о пользе для самого себя, лишь бы было хорошо другим. Объяснял это так же, как сегодня Анастасии, малометражной квартирой. Дома для него нет места, поэтому приходится как-то использовать избыток времени, вот он его и тратит на благо другим. Рыцарь избытка времени среди сплошного цейтнота, в котором задыхается двадцатое столетие. Чудак, непостижимость, загадочность, но разве же сама профессия помощника - не загадочность для человеческой натуры? В демократическом обществе, где для каждого открыты все дороги, находятся люди, которые отрекаются, в сущности, от всего во имя бескорыстной помощи другим. Правда, помогают талантливейшим, одареннейшим, наиболее ценным для общества, но когда ты еще молод, то кто может определить твою истинную ценность?

Все это промелькнуло в голове Алексея Кирилловича неуловимо и никак не выказывалось внешне. Внешне был тот же помощник академика Карналя, которого можно видеть везде: чуть небрежное выражение лица, некоторая скособоченность от привычки склонять голову в одну сторону, прислушиваясь к словам своего шефа, сдержанность и спокойствие, как в той молодежной песне: "Не надо печалиться, вся жизнь впереди".

- Я хотел вас предостеречь, - сказал он неуверенно.

- Что-то случилось?