Разговор

- Поверьте, я совершенно искренне не желаю Вам зла, я даже обрадовался бы, если бы Вы вдруг стали счастливым; а разговариваю... ну, может, потому что мне интересно; знаете, в молодости я зачитывался Конан-Дойлом, дедукция, индукция, анализ, мне тогда казалось, что раскрытие преступления - все равно что в шахматы вслепую, фигуры узнаются на ощупь, ходы противника - интуитивно, но я, как вы сейчас выражаетесь, обломался, оказалось, что выловить, скажем, подшивку "Русской мысли" много проще, чем разгадать обряд дома Месгрейвов, а уж там-то, я думал, куда проще!

- Наверно в детстве стучать любили...

- Опять арго...

- Вы стучали...

- А Вам завидно?.. хотите - тоже?

- Так вот, что Вам от меня надо...

- Я Вас не сильно обижу, если скажу: нет?

- Какого ж тогда!..

- А я вот и сам думаю: зачем же такой образованный юноша сидит тут, позевывая, и изгаляется надо мной на чем свет стоит? Я думаю так: блажь у него детская, как тогда, помните? - "особым очарованием было купаться в пруду, где (я знал наверняка) водились пиявки..." Как романтично!

- Это-то откуда знаете?

- Я просматривал Ваши школьные сочинения... поразительная легкость мыслей, такой полет... сразу чувствуется настоящий ценитель искусства!

- Послушайте, давайте договоримся...

- Э, нет, милый, мы же условились - никогда не договариваться, а то какой Вы тогда диссидент? Хреновый, если не сказать точнее, помните анекдот про альпиниста? то-то...

- Да идите Вы...

- Очень напрасно. Я не враг Вам, нет-нет, конечно, и не друг тоже, поймите меня правильно... Вы хотите знать истину?

- Чего?

- Ну... истину, ту, к которой вы все стремитесь, нет, не хотите?

- Ничего я не хочу.

- Вы мне не верите? Ну, а Оруэла-то Вы читали, да?

- Ну читал...

- Ах вы, молодежь, все-то вы читали, все-то вы знаете; мы вам слово, а вы нам - десять. Вообще, конечно, это

правильно, сейчас ведь как? - много книг новых издают, вот и

Евтушенко, Евгений Саныч, в "Огоньке" забытых поэтов печатает. Или помните ленинский "Огонек" за восемьдесят пятый год, как мы все удивились в ленинском номере - и Гумилев, Николай Степаныч, ну не чудо ли?

- Как же Вы разрешили-то? Или уже не спрашивают?

- Спрашивают, Павлик, еще как спрашивают... А знаете ли, я ведь собрал дома неплохую библиотеку, Вам должно быть известно, ну, может, кто рассказывал, что такое "конфискация", мой тогдашний начальник особо охоч был до декадентских журналов, "Весы", "Руно", помните - "письмо студента-естественника"?

- Ответ Белого Мережковскому?

- Помните, это прекрасно; так что уж: сами понимаете... как-то раз брали одного еврея, большой был умница, жена у него, дети, рояль кабинетный, Шагал в подлиннике, ну, не картина, конечно, так, рисуночек, но хорош!.. да, о чем я? ах, ну да, так вот, этот самый еврей оказался обладателем великолепного автографа Иванова-Разумника марта 1922 года на книге "Испытание в грозе и буре", причем - матери Андрея Белого, до нее книга, правда, так и не дошла, Александра Дмитреевна умерла как раз в этом самом 1922 году... Вы удивлены, что я так хорошо все помню? но такова моя работа, приходится запоминать слишком многое, и плохое, и хорошее, а Вы говорите "не спрашивают", милый, как такие мысли - и в нашу светлую головку?

- А Вы часом не пидер?

- Однако...

- А что, взаправду пидер, да?

- Друг мой, это просто прелестно!

- Что?

- А то, что мы тут с Вами - все давно извращенцы, не кажется ли, а?

- Вам, наверно, трахаться не с кем... Это называется фрустpационная сублимация, Фрейд, а затем и Фромм писали...

- Какая прелесть! Вы и Фромма читали!

- Между прочем, да; а Вы тут какой-то бред гоните.

- Ну давайте тогда поговорим о Фромме. Как Вы насчет "Частного случая некрофилии"?

- Лучше некуда, а потом я окажусь еще и фашистом, да? А давайте займемся любовью, дядя?..

- А мы тут с Вами и так занимаемся любовью... к Родине, а, Пашенька?

- Какой хороший разговор за Фромма.

- Ну, Фромм - это только предлог.

- Для чего?

- Ни для чего, английский знать надо. Продолжим работать. Вот вы все, молодежь, говорите: то вам не эдак, это вам не так, каждого из вас как-то обязательно сразу хочется обидеть, что ли... и главное - все действительно обижаются, а зачем? разве стоят слова того, чтобы на них обижаться? живите в мире...

- Но у нас нет ничего, кроме слов, мы говорим этими... да и: вначале было... слово!

- Все так, только, кажется, то слово самое... помните, у Андерсена? зеркало тролля из "Снежной королевы"? оно разбилось и в наших глазах теперь - осколки.

- Нифига себе сравнили! то-то зеркало - дьявольщина, а слово - от Бога.

- Да я не про это, сам принцип, понимаете? было одно большое, стало много маленьких... а если по-научному: слова

не более чем плохой перевод мыслей.

- Ага.

- Опять не верите?

- Чего Вам все это?

- Это?

- Безмазняк какой-то тут получается у вас, трепетись как баба, а толку-то?

- Вы хотите казаться грубым? Извольте.

- Я хочу казаться каким угодно...

- Вы ведь бываете в 20-ой комнате?

- "Юности"?

- Ну вот, видите...

- Она-то тут причем?