Разговор о стихах

Вы – с отрыжками, я – с книжками,
С трюфелем, я – с грифелем,
Вы – с оливками, я – с рифмами,
С пикулем, я – с дактилем.

Здесь мир мещан выражен словами: отрыжки, трюфель, оливки, пикуль; мир труженика-поэта – простыми, но в этом тексте высокими словами: книжки, грифель, рифмы, дактиль. Слова второго ряда становятся выразительнее ещё и потому, что они по звучанию очень похожи на слова первого, «обывательского» ряда: трюфель – грифель, пикуль – дактиль, отрыжки – книжки.

Цветаева здесь придаёт простым словам возвышенное звучание, торжественный смысл. Но поэт может воспользоваться и теми стилистическими оттенками, которыми обладают слова или обороты сами по себе. Каждому читателю, даже неискушённому в стилистических тонкостях, понятно, что слово «прилизанный», сказанное, например, об университетском профессоре, звучит прозаично, насмешливо. А разве не чувствуется возвышенность в такой характеристике: «В её душе был сноп огня», «…вся она была из лёгкой персти»? «Сноп огня» – романтическая метафора, придающая тексту величавость, поэтическую напряжённость. Слово «персть» – редчайшее старинное слово, означающее земной прах, плоть. Державин писал в XVIII веке в стихотворении «На смерть князя Мещерского» (1779):

Сын роскоши, прохлад и нег,
Куда, Мещерской! ты сокрылся?
Оставил ты сей жизни брег,
К брегам ты мертвых удалился:
Здесь персть твоя, а духа нет.
Где ж он? – Он там. – Где там? – Не знаем.
Мы только плачем и взываем:
«О горе нам, рожденным в свет!»

Пушкин ни разу не употребил этого слова – оно казалось ему, видимо, слишком далёким от русской речи, слишком церковнославянским. В самом деле, «персть» – слово, привязанное к Библии. В библейской книге Бытие читаем: «Создал Бог человека, персть взем от земли», – здесь «персть» означает «прах». Или в другом месте, в книге Иова: «Посыпа перстию главу свою и пад на землю…» Лермонтов, имея в виду эту строку Библии, всё же заменил славянское «персть» на русское «пепел»:

Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий…

«Пророк», 1841

Неужели может существовать такой литературный текст, в котором «прилизанный» и «персть» будут стоять рядом? Ведь эти слова, как говорится, рычат друг на друга, они несовместимы. Да, конечно, их соседство невообразимо в прозе. В поэзии же их столкновение приводит к взрыву – это и есть то, к чему стремится поэт. Такой стилистический взрыв подобен метафоре: в мгновенном озарении соединяются бесконечно далёкие факты действительности, той самой действительности, которая одновременно и едина, и вопиюще противоречива.

Вот как это происходит.

В наброске 1907 года Александр Блок спорит с Августом Бебелем, автором книги «Женщина и социализм» (1883), сочувствующим угнетённой женщине. Бебель был виднейшим деятелем рабочего движения, одним из основателей германской социал-демократии и II Интернационала. Блоку, прочитавшему его книгу о судьбе женщины, показалось, что Бебель унижает женщину своей жалостью; он, поэт, воспринял Бебеля как спокойно-академического учёного, профессора, не способного увидеть поэзию женского сердца, глубины её духа. Блок не называет своего противника, он говорит о нём лишь так:

                    …седой профессор –
Прилизанный, умытый, тридцать пять
Изданий книги выпустивший!.. –

и этому стилю интеллигентской речи противопоставляет торжественную метафоричность строк о женщине:

Ты говоришь, что женщина – раба?
Я знаю женщину. В ее душе
Был сноп огня. В походке – ветер.
В глазах – два моря скорби и страстей.
И вся она была из легкой персти –
Дрожащая и гибкая. Так вот,
Профессор, четырех стихий союз
Был в ней одной…

«Сырое лето. Я лежу…», 1907

Так одними только стилистическими средствами разработан сюжет, который в прозе потребовал бы многих страниц логических доводов.

На этом же поэтическом принципе максимальной стилистической выразительности слова построены «Вольные мысли», написанные Блоком тогда же, в 1907 го ду; в стихотворении «Над озером» – романтическая петербургская природа, озеро дано метафорой красавицы, которую любит поэт: