Разговор о стихах

Кто герой этого восьмистишия? Кто этот «я», которому не придётся более «словам любви внимать», который «всё имел, лишился вдруг всего»? Сколько ему лет? Где он живёт – в какой стране, на каком континенте? Как его зовут? Единственное, что мы с достоверностью можем сказать про него, это что он – мужчина, да и то лишь на основании глагольных форм «имел», «начал». Иногда и это установить не удаётся. У Гёте есть знаменитое стихотворение «Близость любимого» (1796), которое много раз переводилось на русский язык, и в большинстве случаев поэты-переводчики истолковывали его как написанное от мужчины к женщине.

Блеснет заря, а все в моем мечтаньи
          Лишь ты одна,
Лишь ты одна, когда поток в молчаньи
          Сребрит луна.

Я зрю тебя, когда летит с дороги

          И пыль, и прах,
И с трепетом идет пришлец убогий
          В глухих лесах.

Мне слышится твой голос несравненный

          И в шуме вод;
Под вечер он к дубраве оживленной
          Меня зовет.

Я близ тебя; как ни была б далеко,

          Ты все ж со мной;
Взошла луна. Когда б в сей тьме глубокой
          Я был с тобой!

«Близость любовников», 1814–1817?

Так перевёл стихотворение Гёте Антон Дельвиг. Дело в том, что по-немецки глагольные и местоименные формы не выражают рода, и, например, строку Du bist mir nah можно прочесть двояко: «Ты мне близок» и «Ты мне близка». Дельвиг выбрал второй вариант. Михаил Михайлов выбрал первый – он назвал свой перевод «Близость милого»:

С тобою мысль моя – горят ли волны моря
          В огне лучей,
Луна ли кроткая, с туманом ночи споря,
          Сребрит ручей.

Я вижу образ твой, когда далеко в поле

          Клубится прах,
И в ночь, как странника объемлет поневоле
          Тоска и страх.

Я слышу голос твой, когда начнет с роптаньем

          Волна вставать;
Иду в долину я, объятую молчаньем,
          Тебе внимать.

И я везде с тобой, хоть далеко от взора!

          С тобой везде!
Уж солнце за горой, взойдут и звезды скоро…
          О где ты, где?

«Близость милого», 1859–1862

Ошибка Дельвига – случайность? Или её можно объяснить особенностями немецкого языка?[1] Нет, дело обстоит сложнее. Секрет её в уже отмеченных выше свойствах, характерных и для стихотворения Баратынского «Разлука».

У лирической поэзии есть особая черта, характерная для всех произведений этого поэтического рода, – неопределённость. Герой стихотворения, будь то «я» поэта или возлюбленная, друг, мать, к которым поэт обращает свою речь, достаточно нечёток, чтобы каждый читатель мог подставить на его место себя или свою возлюбленную, своего друга, свою мать. Нет у него имени, характерной внешности, точного возраста, даже исторической прикреплённости, даже порой национальности. Он бывает чаще всего обозначен личным местоимением – я, ты, он. Мы помним наперечёт лирические стихи, в которых героиня названа по имени – как в «Зимней дороге» Пушкина:

Скучно, грустно… Завтра, Нина,
Завтра, к милой возвратясь,
Я забудусь у камина,
Загляжусь не наглядясь.

Или как в блоковском стихотворении «Чёрный ворон в сумраке снежном…» (1910):

Снежный ветер, твое дыханье,
Опьяненные губы мои…
Валентина, звезда, мечтанье!
Как поют твои соловьи…

Да и то оба эти имени – Нина у Пушкина, Валентина у Блока – условны. Они потому и отличаются особой выразительностью, экспрессией, что нарушают обычный для лирики закон безымянности.