Разговор о стихах

Все четыре нечётные строки – первая, третья, пятая, седьмая – начинаются одинаково: «Ты меня…» Три из них имеют ещё больше общих слов: «Ты, меня любивший…» – а четвёртая содержит вариант: «Ты меня не любишь…» Последние, рифмующие слова всех этих нечётных строк связаны глубоким звуковым сходством: фальшью – дальше – дольше – больше (общий звуковой элемент – льш). Все эти строки подобны друг другу и распределением реальных ударений, которые всюду совпадают с ударениями метрической схемы четырёхстопного хорея:

–́ – –́ – –́ – –́ –

Чётные строки – вторая, шестая, восьмая – подобны друг другу распределением реальных ударений; здесь они образуют такую схему:

–́ –  ˚ – –́ – –́

Вариант этой схемы представляет четвёртая строка:

–́ – ˚ –  ˚ – –́

Иначе говоря, все эти строки содержат пиррихий на второй стопе. Начальные слова каждой из этих строк сходны – они состоят из трёх слогов, имеющих ударение на первом:

Удивительное по математической точности строя и глубочайшей ритмичности стихотворение! И вот эта точность, эта уравновешенность, эта симметрия резко сталкивается с вызывающим, похожим на взрыв нарушением ритма концевых пауз: …фальшью / истины, … дальше / некуда, …дольше / времени. А ведь эти словосочетания разрывать нельзя – это так же противоестественно, как рвать на части одно слово. У той же Цветаевой в стихотворении «Читатели газет» (1935) – о пассажирах парижского метро, упивающихся чтением пустопорожних газетных столбцов, газетными сплетнями и сенсациями:

Кача – «живет с сестрой» –
ются – «убил отца!» –

Качаются – тщетой

Накачиваются.

И в конце стихотворения – опять слово, разорванное на две части:

Стою перед лицом
– Пустее места – нет! –
Так значит – нелицом
Редактора газет

ной нечисти.

В цветаевском стихотворении «Ты, меня любивший…» речь идёт о поломанной, нарушенной клятве. Человек, которому оно посвящено, уверял героиню в своей безграничной («…дальше некуда! – За рубежи!») любви, в своей вечной («…дольше времени») преданности, и эти уверения оказались лживыми – он, оказывается, любил её «фальшью истины – и правдой лжи». Это, однако, не значит, что он – лгал; пока он любил, его клятвы были правдой, и тогда они были вечны. Кончилась любовь – кончилось всё; сломалась она, и рухнули все клятвы. Ломаются клятвы – ломается ритм. И снова мы видим то, что уже было отмечено прежде: чем устойчивее, незыблемее, симметричнее ритмическая конструкция, тем ощутимее её нарушение.

Спустимся ниже: на следующей ступени нашей лестницы – ритм слогов, или силлабический ритм. Это значит, что мы имеем дело со стихотворениями, строки которых обладают равным числом слогов. Например, в разобранном стихотворении Цветаевой: 9–8–9–8 и т. д. Возможно и закономерное, ритмичное чередование строк длинных и коротких – скажем, двенадцатисложника с восьмисложником у Лермонтова:

Не верь, не верь себе, мечтатель молодой,
Как язвы бойся вдохновенья…
Оно – тяжелый бред души твоей больной
Иль пленной мысли раздраженье…

1839

Или даже двенадцатисложника с двусложником, как в притче А. Толстого:

У приказных ворот собирался народ
                                 Густо;
Говорил в простоте, что в его животе
                                 Пусто!
«Дурачье! – сказал дьяк, – из вас должен быть всяк
                                 В теле;
Еще в Думе вчера мы с трудом осетра
                                 Съели!»

1857

Пусть сочетания будут какого угодно рода, но если они повторяются – мы на четвёртой ступени нашей лестницы, то есть в пределах силлабического ритма. Нередки, однако, случаи, когда этого ритма в стихотворении нет, то есть когда строки содержат разное число слогов и нет никакой закономерности или регулярности в их чередовании. Это характерно, например, для басен. Скажем, «Лев на ловле» Крылова (1808) начинается так:

Собака, Лев да Волк с Лисой
В соседстве как-то жили,
И вот какой
Между собой
Они завет все положили:
Чтоб им зверей съобща ловить,
И что наловится, все поровну делить.
Не знаю, как и чем, а знаю, что сначала
Лиса Оленя поимала…