Разговор оплачен заранее

- Чего нельзя, того нельзя, - рассмеялся молодой Бартон далеко-далеко. - Я же не могу знать, ответил ли ты на мой звонок. Все это автоматика. Ты разговариваешь с записью, а вовсе не со мной. Сейчас две тысячи тридцать седьмой год, для тебя - шестьдесят лет назад. На Земле сегодня началась атомная война. Всех колонистов отозвали с Марса на ракетах. А я отстал...

- Помню, - прошептал старик.

- Один на Марсе, - рассмеялся молодой голос. - Месяц, год - не все равно! Продукты есть, книги есть. В свободное время я подобрал фонотеку на десять тысяч слов - ответы надиктованы моим же голосом и подключены к телефонным реле. Буду сам себе звонить, заведу собеседника...

- Да, да...

- Шестьдесят лет спустя мои записи мне позвонят. Я, правда, не верю, что пробуду на Марсе столько лет. Просто мысль такая замечательная в голову пришло, средство убить время. Это действительно ты, Бартон? Ты это я?

Слезы текли из глаз старика.

- Да, да...

- Я создал тысячу Бартонов, тысячу магнитофонных записей, готовых ответить на любые вопросы, и разместил их в тысяче марсианских городов. Целая армия Бартонов по всей планете, покуда сам я жду возвращения ракет...

- Дурак! - Старик устало покачал головой. - Ты прождал шестьдесят лет. Состарился, ожидая, и все время один. И теперь ты стал я, и ты по-прежнему один, один в пустых городах...

- Не рассчитывай на мое сочувствие. Ты для меня чужак, ты живешь в иной стране. Зачем мне грустить? Раз я диктую эти записи, я живой. И ты, раз ты слушаешь их, тоже живой. Но друг друга понять мы не можем. Ни один из нас не может ни о чем предупредить другого, хоть мы и перекликаемся через годы - один автоматически, другой по-человечески страстно. Я живу сейчас. Ты живешь позже меня. Пусть это бред. Плакать не стану - будущее мне неведомо, а раз так, я остаюсь оптимистом. Записи спрятаны от тебя и лишь реагируют на определенные раздражители с твоей стороны. Можешь ты потребовать от мертвеца, чтобы он зарыдал?..

- Прекрати! - воскликнул старик. Он ощутил знакомый приступ боли. На него накатила тошнота - и чернота. - Боже, как ты был бессердечен! Прочь, прочь!..

- Почему _б_ы_л_, старина? Я _е_с_т_ь_. Пока лента скользит по тонвалу, пока крутятся бобины и скрытые от тебя электронные глаза читают, выбирают и трансформируют слова тебе в ответ, я буду молод - и буду жесток. Я останусь молод и жесток и тогда, когда ты давным-давно умрешь. До свидания...

- Постой! - вскричал старик.

Щ_е_л_к!

Бартон долго сидел, сжимая умолкшую трубку. Сердце болело нестерпимо.

Каким сумасшествием это было! Он был молод - и как глупо, как вдохновенно шли те первые годы одиночества, когда он монтировал все эти управляющие схемы, пленки, цепи, программировал вызовы на реле времени...

Звонок.

- С добрым утром, Бартон! Говорит Бартон. Семь часов. А ну, вставай, поднимайся!..

Опять!

- Бартон? Говорит Бартон. В полдень тебе предстоит поехать в Марстаун. Установить там телефонный мозг. Хотел тебе об этом напомнить.

- Спасибо.

Звонок!

- Бартон? Это я, Бартон. Пообедаем вместе? В ресторане "ракета"?

- Ладно.

- Там и увидимся. Пока!..

Дз-з-з-иин-нь-нь!

- Это ты? Хотел подбодрить тебя. Выше нос, и так далее. А вдруг именно завтра за нами прилетит спасательная ракета?

- Завтра, завтра, завтра - завтра...

Щелк!

Но годы обратились в дым. И Бартон сам заглушил коварные телефоны и все их хитроумные реплики. Теперь телефоны должны были вызвать его только после того, как ему исполнится восемьдесят, если он еще будет жив. И вот сегодня они звонят, и прошлое дышит ему в уши, нашептывает, напоминает...

Телефон. Пусть звонит.

"Я же вовсе не обязан отвечать", - подумал он.

Звонок!

"Да ведь там и нет никого", - подумал он.

Опять звонок!

"Это будто сам с собой разговариваешь, - подумал он. - Но есть разница. Господи, и какая разница!.."

Он ощутил, как его рука сама подняла трубку.

- Алло, старик Бартон, говорит молодой Бартон. Мне сегодня двадцать один! За прошедший год я установил мыслящие голоса еще в двухстах городах. Я заселил Марс Бартонами!..

- Да, да...

Старик припомнил те ночи, шесть десятилетий назад, когда он носился сквозь голубые горы и железные долины в грузовике, набитом всякой техникой, и насвистывал веселые песенки. Еще один аппарат, еще одно реле. Хоть какое-то занятие. Приятное, необычное, грустное. Скрытые голоса. Скрытые, запрятанные. В те молодые годы смерть не была смертью, время не было временем, а старость казалась лишь смутным эхом из глубокого грота грядущих лет. Молодой идиот, садист, дурак, и не помышлявший о том, что снимать урожай придется ему самому...

- Вчера вечером, - сказал Бартон двадцати одного года от роду, - я сидел в кино посреди пустого города. Прокрутил старую ленту с Лорелом и Харди. Ох и смеялся же я!..

- Да, да...