— Да, как-то в школе я повздорил с одноклассником, там была какая-то история с карандашами, но я даже не помню, с чем конкретно был связан конфликт, то ли он мне подсунул свой сломанный, то ли я перепутал и взял его, вместо своего, не суть важно, просто по итогу он обиделся и подговорил своего дружка, который сидел за партой позади меня, закрасить мой стул мелом, чтобы я испачкался, что собственно и произошло. Я был вне себя от негодования, хотел разораться на него, но вокруг были другие одноклассники и среди них девчонки, одна из которых мне тогда сильно нравилась. Поэтому я сдержался, лишь что-то невнятное пробормотал и назвал его «идиотом», хотя внутренне хотел избить его до отключки. Я постеснялся, не хотел, чтобы увидели, как я психую, дерусь и кричу на окружающих. И я не хотел, чтобы остальные увидели, как негодяй испачкал меня, ведь если бы я поднял шум, то весь класс бы обратил на это внимание, а так пятно видело только несколько человек сидящих позади меня. Которые, может быть, и рассказали об этом остальным, но это уже не так сильно волновало меня, как мой внешний статус, который мог быть подорван в глазах большого количества людей, если бы я устроил скандал. Хотя я бы и заслужил уважение, если бы дал обидчику должный отпор, но что-то меня сдержало. Даже не знаю, во благо ли это послужило или нет, но мне все же было как-то стыдно, что я не наказал виновника по всей строгости.
— В детстве мы часто стесняемся проявить какие-то чувства или эмоции, считаем, что будем выглядеть как-то глупо и смешно в чужих глазах, поэтому сдерживаем себя, это абсолютно нормальное явление, но зато оно сыграло тебе на руку в тот момент, ведь ты не наломал дров, сдержал себя, избавил от ненужных неприятностей, от которых бы потом пришлось выгребаться, — похвалил я.
— Возможно, в этом и есть какой-то плюс, — согласился мистер Блэнкс.
— И вполне себе весомый. Если бы ты перед каждым срывом успевал все тщательно проанализировать, то я более чем уверен, что твои гневные порывы сократились бы до минимума.
— Предлагаешь мне взять в пример себя в ранние годы? — рассмеялся Оливер.
— Ну не то, чтобы учиться у себя в раннем детстве, нет, я предлагаю брать тебе лишь преимущества, которыми ты обладал в те годы. Ведь ты осознавал, что некоторые поступки недопустимы в кругу общества, поэтому пресекал их, тебе хватало для этого внутренней силы, ведь ты еще не был так зависим от собственного гнева, — посоветовал я своему собеседнику.
— А ну это… Это я понимаю, ты верное дело говоришь! Тогда я не бы еще так близок со своей болезнью, настолько, насколько я сроднился с ней сейчас.
— Вот и хорошо, видишь, наше общение начало приносить нам определенные плоды, значит мы уже не стоим на месте. Ты же видишь это? — с радостным голосом обратился я к Оливеру, стараясь поддержать и вдохновить его одновременно.
— Ну да, мы ведь с тобой уже кое-что выяснили, и это, возможно, принесет мне какую-то пользу, — задумчиво произнес здоровяк.
— Мы выявили очень много полезных фактов, Оливер. Во-первых, узнали, что твой гнев зародился в тебе еще в твои ранние годы. Во-вторых, что со временем болезнь лишь прогрессировала. В-третьих, ты осознал наличие проблемы в себе самом, а это самое важное достижение в нашем сегодняшнем разговоре, — отсчитал я, постепенно загибая пальцы.
— Согласен, мы уже значительно продвинулись, куда дальше, чем смог я за все время пребывания в этом злосчастном месте, — произнес Оливер, недовольно огибая взглядом помещение, в котором мы находились.
— Теперь нам необходимо найти источник возникновения твоего недуга, мы с тобой должны капнуть твое прошлое, чтобы найти момент зарождения внутреннего врага. А найдя его, мы сможем отыскать и оружие, которым сокрушим его, — я произнес это таким героическим тоном, что Оливер мгновенно отреагировал на мои слова, полностью расправив плечи, выпрямив спину и задрав подбородок, словно он одинокий воин, идущий на свою последнюю битву. На эту реакцию я и рассчитывал, ведь мистер Блэнкс когда-то сражался на ринге, показывая характер и волю к победе. Ему было хорошо знакомо это состояние, когда ты идешь на поединок со своим врагом, а мне просто надо было заставить здоровяка прочувствовать, что его внутренняя проблема — это именно враг, тот самый соперник, в схватке с которым необходимо проявить всю свою стойкость, напор и изобретательность. И, кажется, я добился этого пробуждения в сознании Оливера, так как он вскочил со своего кресла, чем на мгновение даже напугал меня, и начал расхаживать по комнате взад и вперед, что-то неразборчивое бормоча себе под нос. Я же предпочитал не вмешиваться, давая здоровяку возможность структурировать собственные мысли, прийти к полнейшему пониманию неизбежности предстоящей битвы, в которой ему просто смертельно необходимо одержать победу.