Разговор с незнакомкой

Потом били куранты. На столе появилась знакомая фляга, плитка шоколада, яблоки. Откуда все это было извлечено, Наденька не заметила. Она видела, как капитан размещает все это на столе, и не могла пошевелиться. А он наполнил из фляги маленький металлический стаканчик и протянул ей. Наденька точно во сне, точно под действием какой-то, неведомой ей до сих пор, гипнотической силы повиновалась всему. Она выпила, и жаркой волной обдало ей грудь, тело стало наполняться теплом. Снова звучала музыка, и снова капитан что-то говорил и говорил ей. Когда он протянул к ней руки, она встала, подалась к нему. Ей казалось, что вещи, все окружающее ее в медленном вальсе движется по кругу. И положив голову на плечо капитана, на его жесткий погон, в пронзительном, сладком полубреду она тоже плыла по комнате, а багровая луна за окнами двигалась ей вслед.

…Лимонный неверный свет луны, падающий через верхние звенья окон, прочертил на полу узкую дорожку. И в этом полумраке она видела только его блестящие глаза, в густой тишине его шепот набатом бил ей в уши.

— Я люблю, люблю… — слышала она и задыхалась, утопив руки свои в его волосы. — Очень… — Горячее дыхание его обжигало ее. Хотелось кричать — и не было голоса.

— Я тоже, тоже, Петя! — выдохнула она наконец.

— Павлом меня зовут…

— Ты… Павел?! Нет, нет, ты Петя, не говори так… ты Петя, и я тебя очень люблю. Я так тебя люблю, что у меня сердце едва выдерживает. Вот… ты только послушай!

Продолжая вековечный путь свой вокруг земли, луна скрылась за облака, потемнели окна, растаяла золотистая дорожка на полу. В тишине глуховатым металлическим голосом стенные ходики отстукивали время.

…Будто кто-то прикоснулся к ней, точно легким ветром дохнуло ей в лицо, и она очнулась с ощущением тепла и радости на душе. И полежала так несколько мгновений, не открывая глаз и стараясь удержать это ощущение в себе. А открыв глаза, увидела, что в комнату вползает серовато-синий новогодний рассвет. Наденька поднялась, по стылому полу медленно прошла босиком к окну. Привычным движением поправила сморщинившуюся скатерть на столе. И когда увидела шоколад на столе, просыпавшийся на скатерть табак, все поняла.

Долго стояла она, онемев, уставившись в одну точку на замороженном стекле, пока силы не оставили ее, и она опустилась на холодный паркет.

— Боже мой, Петя, боже мой… — судорожно повторяла она спекшимися губами, вдавливаясь в пол своим горячим виском.

А потом, полураздетая, бежала, не зная куда, от своего дома. Какая-то сила гнала ее прочь. Она падала, хватая мерзлый, ранящий руки снег, подымалась и бежала дальше. И бежала потом назад.

— Боже мой, Петя, Машенька, боже мой… — причитала она, а встречный холодный ветер запечатывал ей рот, не давая вырваться крику.

Надежда Сергеевна, подходя уже к дому, вспомнила, что забыла купить цветную капусту, которую очень любил Петр. «Ах ты растеряха, растеряха!» — журила она себя мысленно. Но возвращаться на базар ей не хотелось. К тому же могла позвонить по междугородной дочка. «Ладно, как-нибудь простит…» — успокоила она себя, направляясь к парадному.

Много лет минуло со времен войны. Наденька, ставшая Надеждой Сергеевной, здорова и вполне счастлива. Но до сих пор время от времени ей мерещится сизоватый дымок и она ощущает крепкий и дурманящий запах табака. Хотя Петр давно не курит, и трубку свою он потерял еще на фронте.

ДЕНЬ ЮБИЛЕЯ

Близился бархатный сезон. На улицах маленького южного города, на набережной и на пляже каждый день появлялись все новые и новые лица. Приезжие привычно оккупировали город, расселялись в уже обжитых некогда местах, занимали свои лежаки, очереди в раздевалках и кафе. Многие из них, едва успев ополоснуться в прибрежной волне, устремлялись к базару, набивали модные полиэтиленовые сумки виноградом, нежными, будто прозрачными грушами.

Почти ежедневно среди этой пестрой толпы, плавно движущейся вдоль торговых рядов, можно было встретить стройную женщину с прядями пепельных волос, выбивающимися из-под тонкого платка. В отличие от других, она молча, не торгуясь, покупала фрукты и, выбравшись из сутолоки, торопилась к остановке. Автобус увозил ее за город, петляя по крутой мощеной дороге мимо детских оздоровительных городков и дачных поселков.

Выйдя из машины, женщина шла по узкой тропе к невысокому холму. Поднявшись на крылечко дачи, она на несколько секунд замирала, словно собираясь с духом, и толкала дверь. Вместе с фруктами она привозила цветы. В дачном саду было изобилие роз и пионов. Она привозила ромашки. Ставила букет в вазу или в высокий стакан и несла в комнату мужа, чтобы заменить привядшие. Уже более месяца он лежал здесь, в своей комнате с окнами в сад. Недуг его был мучителен. Позади уже клиника — он сам настоял, чтобы его выписали, и они несколько дней провели у себя дома, в большом волжском городе. Потом он попросил увезти его сюда — к морю, где они прожили лучшие годы своей молодости.

Подойдя к двери, она снова на секунду застывает, а отворив ее, говорит бодрым, едва ли не веселым голосом, нараспев: