Разговор с незнакомкой

Они спустились на первый этаж. Секретарша привела его в самый конец коридора. В последний момент Герасим Павлович успел снова подумать о своей осанке, на ходу одернул пиджак, распрямил плечи. Секретарша распахнула перед ним дверь. Переступив порог, Герасим Павлович оказался в небольшой комнате. У окна друг против друга стояли два стола. За одним из них сидела сухощавая женщина с ярко накрашенными губами, с короткой прической, из-под бурой окраски которой пробивалась седина. В уголке рта женщины была зажата длинная сигарета. Герасим Павлович заметил у стены еще один стол, а в глубине комнаты — покрашенную охрой дверь.

— Римма Яковлевна! — воскликнула секретарша. — Привела вам шефа… Прошу любить и жаловать — Герасим Павлович Твердохлебов! — Подмигнув женщине, секретарша исчезла.

— Будем знакомы… — кивнул Герасим Павлович.

Женщина придавила к пепельнице сигарету с окрашенным помадой фильтром, поднялась, подала ему руку.

— А где… а где же, простите, остальные?

— Все здесь, — улыбнулась женщина.

— Как то есть!

— Раньше в отделе была еще одна единица, но уже полгода, как ее забрали плановики, — простуженным баском доложила женщина.

— Так-с… сейчас я выйду к вам… — Герасим Павлович прошел через комнату, потянул за ручку дверь. Она не подалась.

— Знаете, это стенной шкаф… — услышал он позади.

Герасим Павлович обескураженно повернулся, подошел к столу.

— Да вы не тушуйтесь, все будет в порядке, — женщина прикурила от миниатюрной зажигалки новую сигарету. — Первый день всегда так — по себе знаю… Курите, — она пододвинула ему сигареты. — «Честерфильд» — американские!

Герасим Павлович машинально взял сигарету и отошел к окну. «Что-то не успел додумать, — соображал он лихорадочно. — Какая-то мысль ускользнула. Ах, да… отец. Ну, ничего, подождет отец!» — он резко повернулся.

— Римма Яковлевна, — так вас зовут?

— Так…

— Знаете что… с сегодняшнего дня курить следует в коридоре. — Герасим Павлович снова подошел к столу, положил рядом с зажигалкой сигарету.

— Пожалуйста… — пожав плечами, женщина пошла к двери.

Герасим Павлович сел за стол. Заметив, что телефонный аппарат стоит на соседнем столе, переставил его на свой и задумался.

КАЛИТКА

Только под утро мне удается заснуть. Напряженными были последние дни. Сложные многочасовые съемки «уходящей» натуры на открытой местности, на солнцепеке. Тысячная массовка. Скандалы с дирекцией из-за сметы, из-за регламента, из-за той же массовки. Спешка из-за актера, которому надо срочно вылетать с театром на гастроли. Брак пленки, брак съемочной камеры, пересъемка. И режиссер, старый перечник, старающийся и свои накладки переложить на мои операторские плечи. Наконец все куда-то схлынуло, все позади. И отоспаться можно — тем более что впереди два выходных. А сна-то и нет. В голове, мелькая перфорацией, разматываются клубки цветной, черно-белой пленки. Кадры, кадры… Пестрая, точно маленький шлагбаум, хлопушка стучит, считает, считает дубли. «Кадр двести сорок три, дубль первый!.. Кадр двести сорок три, дубль третий!..» Потом почему-то пальмы, голубая вода… Белоснежные небоскребы Кубы, Греции. Еще свежи в памяти последние загранкомандировки. И так до утра, до первого троллейбуса, прогромыхавшего дугой за окнами.

И приснилось под утро мне детство. Солнечная, весенняя деревенька за Волгой. Вязы у околицы, ветхие скрипучие ветлы над водой у притихшего озера, упругие бархатистые головки камыша. Два порядка крутобоких, похожих друг на друга домов, уходящие по пригорку к темнеющей у горизонта роще. Стою я перед деревней и не могу переступить какую-то невидимую черту, напрягаюсь, силюсь сделать хоть шаг и не могу…

Сквозь сон чувствую, что солнце уже давно будит меня, упало горячими лучами через окно на подушку, печет голову, щекочет, но так не хочется мне уходить от деревни своей, из детства. Открываю глаза. Да, бывают сны, с которыми трудно расстаться. И душу обволакивает грусть, охватывает непонятная тревога, точно с моим сороковым годом уходит что-то дорогое, главное. И кофе вдруг утрачивает свой прежний вкус, и утренняя сигарета не так вкусна. А сердце стучит, стучит, торопится.

Через несколько минут я уже бегу по лестнице, перемахивая ступени через две на третью, вылетаю из подъезда. Успеваю опомниться на перекрестке. Сажусь в такси.

— В парк, — нехотя говорит шофер, кивая на табличку у ветрового стекла.

— В парк? — машинально переспрашиваю я. — Нет, не в парк, на вокзал…

— С ночи я, говорю… потому и в парк.

— Ах да… извините…

— Очень нужно? — спрашивает шофер.

Я молчу. И только когда машина затормаживает, попадая в поток перед светофором у площади трех вокзалов, я говорю ему, легонько тронув за плечо:

— Знаешь, дружище, давай — в Быково! В аэропорт… Ей-богу, оплачу в оба конца!

Шофер, покосившись на меня, пожимает плечами.