…На улице Горького солнечно, торжественно. У гостиницы «Националь» развеваются полотнища иностранных держав. Надо же, сколько сегодня гостей к нам! Медленно, стараясь подольше растянуть последние десять минут, бреду вверх. Охватываю взглядом противоположную сторону улицы — магазин «Подарки», кафе «Космос». И, как в детстве, читаю слова наоборот. «Сом-сок, сом-сок, сом и сок». Чертовщина какая-то… И тут меня окликают. Замираю и медленно поворачиваюсь. Почему-то передо мной стоит во весь свой огромный рост наш анестезиолог Петр Степанович. Он что-то говорит, я вслушиваюсь и не могу понять. Ах, Петя, Петя! Всем взял, всем хорош, одна лишь отрицательная черта, как отметина какая, — всюду и всегда появляться не вовремя. Кроме операционной, конечно. Я натыкаюсь на него, когда мне надо позвонить из кабинета главного (по единственному неспаренному телефону), когда я спешу домой, когда пытаюсь перекусить после операции или переодеться, когда ко мне кто-то приходит… Что же это он такое говорит? Ах, да, билеты в Ермоловский театр у него в руках. «У Гали внеочередное дежурство в родилке». Но при чем тут я? Так-с, приглашает… Милый Петя, знаю, что Вампилов — очень интересно, знаю, но… Я развожу руками. Ах, он еще спрашивает, сколько времени. Да вот же часы — перед нами! Без двух минут… Через Петино плечо я вижу часы, вертящийся глобус, вход в Телеграф. У входа, прислонясь к стене, стоит мужчина в синей болонье. В руках что-то светлое. Сверток или газета… Сверток или газета? Петя расшаркивается. Я рассеянно киваю ему. Да, в руках мужчины страницы «Известий», из кармана плаща выглядывает свернутая в трубку другая газета, под мышками крепко зажаты костыли. Прищурившись от яркого солнца, он улыбается мне. Я подхожу. Здороваюсь, называя его по имени. Не гася улыбки, мужчина покачивает головой. Сильно «окая», вежливо, пожалуй, даже ласково, говорит, что я ошиблась, что он не Александр Петрович… Боже мой, да что же это за день такой сегодня! Ровно через минуту по московскому времени наступит полдень. Я отхожу в сторонку и жду.
На станции «Скорой помощи» в этот предвечерний час затишье. Трудно объяснить почему. Может быть, позднее, с сумерками, с наступлением ночи, страждущие, больные люди становятся еще слабее и вот тогда… Впрочем, раз на раз не приходится. Но сегодня в самом деле спокойно. На широкой скамье у подъезда расположился с конспектами на коленях Сергей, фельдшер «неотложки». Полистав толстую коричневую тетрадь в коленкоровой обложке, он положил ее на скамейку. Прямо перед ним, в проеме между двумя домами-башнями, виднелась часть излучины Волги. В нее-то и опускался, медленно растворяясь в воде, оранжевый шар солнца. Вода на глазах меняла окраску, и Сергей не мог оторвать от этого зрелища глаз. Все это продолжалось считанные минуты. Золотистый диск растаял, оставив после себя лишь розовую полоску над водой. Сергей снова взял тетрадь.
— Держи свою «Вечерку»… — сзади облокотился на спинку скамьи шофер «неотложки» Степан. Сергей взял газету. Степан, обойдя скамейку, присел рядом, развернув страницы «Красной звезды».
— Что, все про моряков ищешь?.. — улыбнулся Сергей.
— А что… на прошлой неделе опять про нашу флотилию писали, и зимой тоже…
— Да знаю я, ты ж всем уши прожужжал об этом.
— И никому я не жужжал…
— Слушай, Степка… вот ты говоришь, «вернусь в эскадру, наша эскадра» и так далее. Не хотелось говорить, но я ведь все знаю про тебя. Помнишь, с месяц назад дружок к тебе приезжал… Ну, в тельнике, как и ты, в клешах. Он же рассказал все… Начальника ты возил какого-то морского, вот что. А ты — «эскадра»!
Степан, побагровев, вскочил со скамьи.
— Начальника! Ты знаешь, кого я возил? Самого адмирала! И ты думаешь, я не плавал?! А «Отличник ВМФ» — у кого? А грамоты?
Серега поднялся, положив свои тяжелые ладони на плечи Степана, опустил его на скамью.
— Будя, Степа… Не кипятись. Я ж — любя. Друг ты мне или кто? А если бы я знал что-то про тебя да скрывал, разве это по-дружески?
— Дак адмирал-то ни в какую не отпускал меня, и часы с его руки ношу, ты же видел сам… — грустно сказал Степан.
— Верю… на то у тебя и первый класс, и характер у тебя хороший, Степка. Ну, а если не секрет, почему ушел со флота-то?..
— Рост проклятый подвел… не видишь, что ли?
— Н-да… Слушай, а что там Пал Саныч делает?
— Бутерброды да кофе на ночь. Колбасы я принес…
— А я калач притащил, мягкий, горячий еще. Помочь бы надо Пал Санычу пойти…
— Не стоит… Он любит все сам делать, знаешь ведь.
— Да… А давно ты с ним ездишь?
— Два года. Как демобилизовался — сразу… Сначала, правда, с месяц с Гольдиным поездил, потом к нему поставили.
— Ну-у, у тебя, Степан, стаж. Да и я вот третий месяц уже с вами… завтра пойдет третий.
— А Пал Саныч-то три года, как на «скорой». До этого в больнице заведовал чем-то, по туберкулезу вроде…
— Да, я слышал, что он фтизиатр, кандидат наук. И как это у него получилось…
— Что получилось-то?
— Ну, что он на «скорой» оказался.
— Я-то это понял… за два года.
— Что понял, Степ?