– Нет. – Пилот торопливо помотал головой. – Ничего это не значит! Ты не так меня понял, танкист! Сбили его, это да, сам видел. Первым и сбили. Ну, так и меня тоже сбили, а я живехонек! – Александр старался не вспоминать, как падал охваченный пламенем, рассыпающийся в воздухе «Ишачок» Ваньки Баранова. – Жив он, я уверен! С парашютом, вон, как я, выбросился – и все дела! Наверняка сейчас где-нибудь неподалеку от нас по лесам бродит, к своим выбирается. Так что отставить подобные мысли. Встретитесь еще.
– Хорошо б… – Тяжело вздохнув, немолодой танкист наконец отвел взгляд.
– Вот и ладно. – Пилот поспешил завершить разговор. – Пошли к ручейку, водичка наверняка холодненькая, в такую жару – то, что нужно!
Напившись и освежившись, Захаров достал из бронетранспортера так предательски заклинивший в самый ответственный момент трофейный автомат и, пока окончательно не стемнело, попытался разобраться, что с ним произошло.
– Заело? – раздался над головой голос таинственного батальонного комиссара. В тоне явно ощущалось сочувствие.
– Да, вот… – растерянно сказал капитан, безуспешно дергая затвор.
– Ну-ка! – Комиссар протянул руку, и растерянный пилот отдал автомат.
Особист отошел в сторону, раскрыл чемоданчик и, покопавшись пару минут, подсвечивая себе крохотным фонариком с ярко-белым светом, достал из него листок бумаги со схемой и какой-то инструмент, а затем… довольно ловко разобрал трофейное оружие.
– Что и следовало доказать! Если патрон не извлекается из патронника – извлеки его и посмотри, что с ним случилось! – весело прокомментировал свои действия Дубинин. – Перекос патрона, вот твой «машинен-пистоль» клина и словил! Ты, капитан, когда стрелял, за магазин рукой держался?
– Да! – удивился догадке комиссара Захаров.
– За магазин сей супердевайс держать нельзя! – наставительно сказал Дубинин. – Магазин в приемнике перекашивает. Держи автомат за сам приемник или снизу под цевье. И когда будешь магазин патронами снаряжать, толкай туда не больше двадцати семи штук. Хотя вмещает он тридцать. У него в магазине пружина слабая, может случиться неподача патрона, что опять-таки приведет к перекосу и новому клину. Запомнил, капитан? – с этими словами комиссар быстро собрал автомат и протянул его пилоту.
– Так точно! Запомнил! – благодарно выдохнул Захаров.
– А теперь, поскольку стемнело, приказываю располагаться на ночлег! – повысив голос, чтобы его услышали остальные, сказал комиссар. – Собирайте съестные припасы, будем ужин мастрячить. У меня банка тушняка есть и полкраюхи хлеба.
У прочих бойцов практически ничего из съестного уже не было. И Захаров с артиллеристами, и танкисты уже успели прикончить трофейные запасы. От них остались только две пачки галет. Поэтому щедрое предложение комиссара было встречено с необыкновенным оживлением. Впрочем, когда хлеб и тушенку поделили на всех, каждому досталось по небольшому кусочку и буквально паре ложек. Комиссар, отказавшийся от своей доли в пользу раненого лейтенанта Сазова, только усмехнулся, увидев, с какой скоростью красноармейцы смели угощение. И только после того, как с нехитрой едой оказалось покончено, Дубинин жестом фокусника извлек из своего «волшебного» чемодана флягу с водкой и налил каждому грамм по пятьдесят, сопроводив сие действие своим обычным полушутливым комментарием:
– Не пьянства ради, а здоровья для!
А когда бойцы подняли разнокалиберную посуду (Захарову так и вообще налили в пустую жестянку от тушенки), комиссар вдруг посерьезнел и, встав, произнес:
– Ну, за победу! За НАШУ победу!
Такой тост все восприняли с большим воодушевлением.
После относительно сытного ужина и выпитой водки красноармейцев, естественно, потянуло в сон. Но комиссар не успокоился, пока не назначил дежурных по лагерю (так он выразился) на всю ночь. Себе он отвел первую смену.
Наутро выяснилось, что продолжать дальше «приятное» путешествие на трофейной технике не удастся: баки бронетранспортера оказались почти сухими. В лучшем случае оставшегося топлива хватило бы на десять-пятнадцать километров.
– В общем, это не самая плохая новость! – сказал Дубинин, услышав доклад Гаврилова. – По-настоящему плохая состоит в том, что мы вчера так и не вырвались за пределы немецкого котла. Понятно, что сплошной линии фронта на данном участке нет, здесь, скорее, «слоеный пирог» из наших и немецких частей. Однако наше положение данный факт не облегчает – с нашей ограниченной боевой мощью и раненым на руках нам далеко не уйти. Фрицы постоянно будут опережать нас. А когда остановятся, чтобы закрепить захваченные рубежи, то станет еще хуже – перейти полноценную линию фронта с раненым и… грузом, – тут комиссар покосился на свой чемоданчик, – будет гораздо сложнее.
– И что же нам делать, товарищ комиссар? – растерянно спросил Гаврилов. Ему, как видно, очень не хотелось бросать захваченную боевую технику. Да и «на колесах» танкист чувствовал себя гораздо увереннее, чем пешком.