Разговор со Спинозой

| Гоце Смилевский | РАЗГОВОР СО СПИНОЗОЙ Перевод Ольги Панькиной

Нити этого романа сотканы из разговоров между Тобой и Спинозой. Поэтому везде, где в словах Спинозы встречаются пропуски, проговори в эту пустоту свое имя.

ПЕРВАЯ НИТЬ

Встреча

Ты лежишь, мертвый, на кровати, и я медленно приближаюсь к тебе. Ты выглядишь совсем маленьким, Спиноза, на этой огромной кровати из красного бархата, этом ложе под балдахином, на котором за сорок четыре года и три месяца до смерти ты родился. Ты лежишь на огромном красном ложе, единственной за всю жизнь вещи, которая тебе принадлежала, а теперь тебе не принадлежит тело, лежащее на нем, тело, которое, скорее всего, не принадлежало тебе, даже пока ты был жив, пока ты находился в нем.

Я смотрю на твое мертвое тело издалека, через сотни лет после твоей смерти, но все же еще до того, как кто-то вошел в комнату, до того, как этот кто-то нашел тебя уже совсем остывшим. Я прикасаюсь к твоей руке, она все еще теплая, и, пока длится это краткое прикосновение, чувствую, что и меня охватывает холод, распространяющийся по твоему телу. У тебя на щеке высыхает слеза, и те, кто придут, кто найдут тебя мертвым, ее не заметят. Они увидят, что ты лежишь, скрючившись, как эмбрион, и что волосы у тебя не причесаны, а рот слегка приоткрыт, как будто ты хотел что-то сказать, начать разговор, и что кожа у тебя прозрачная, как китайская бумага, а ногти удивительно толстые и темно-желтые, но не найдут и следа от слезы на щеке — она уже высохнет.

Почему я стою здесь, Спиноза, рядом с твоим мертвым телом, почему я стою так близко, всего в шаге от него, и так далеко — через сотни лет после твоей смерти? Возможно, из-за этой слезы, Спиноза, которая, как суть твоей жизни, продолжается и после своего завершения.

* * *

У меня на лице ни слезинки, _________. Ты близко, _________, всего в шаге от моего тела, но все еще достаточно далеко — в сотнях лет от моей смерти; как глаз из-за обмана зрения, из-за преломления света видит некоторые вещи по-другому, чем они есть в реальном пространстве, так и ты теперь из-за преломления времени видишь у меня на лице слезу, которой нет, — ты стоишь здесь возле моего тела, но при этом в сотнях лет после моей смерти. Кроме того, те, кто читали мои труды, знают, как я презирал слезы. И чтобы понять мое презрение к слезам, необходимо увидеть всю мою жизнь, а не только час моей смерти. Так что начинай с моего рождения, или, еще лучше, с момента зачатия.

Одна февральская ночь в Амстердаме