Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.

Сказали воину «паролю», отобрали на всякий случай автомат, повытаскивали из снега окопавшихся там и закоченевших в нем же авиаторов, говоря при этом разные слова народные, не переставая.

Когда кончились слова, начался разбор. Страдальцев наказывать не стали, решив, что жизнь и так обошлась с ними сурово, и урок они запомнят; ограничились короткой воспитательной беседой. Потом высказали связистам все, что думают о них и их родственниках.

А что часовой? Действия признаны верными, соответствующими Уставу и, благо никто серьёзно не пострадал, заслуживающими поощрения…

Ротный, выписывая документы на двухнедельный отпуск, не удержался и решил пошутить.

– Ты ж, – говорит, – из Сибири. Я думал, вы там все охотники, эдакие Дерсу Узалы, белок по глазам бьёте и все такое, едрёнть. А тут четырнадцать патронов – и ни одной царапины ни у кого!

– Зачем цалапина? – улыбнулся солдат, – Моя веть видела – свои. Летцики!..

Феликс Спасение от камикадзе

(Навеяно историями борттехника Ф.)

В боевой обстановке каждый борется за свою жизнь сам, выживает по-своему и принимает решения в соответствии с ситуацией. Хотя чувство опасности несколько притупляется, но глубоко сидящий инстинкт жизни заставляет человека искать выходы из опасных ситуаций, а иногда и предугадывать их. Но инстинкт этот у каждого свой, у одних развит больше, у других меньше, а у кого-то отсутствует совсем.

Среди лётчиков эскадрильи самой дурной славой отличался заместитель комэска майор Смертин (фамилия изменена с сохранением характерного смысла). Не потому, что он плохо летал, наоборот, он был лётчик-ас с врождённым чувством полёта. Летать с ним в одном экипаже никто не хотел из-за его чрезмерно буйного характера, бесшабашности, склонности к постоянному поиску опасных приключений. Тревог боевых вылетов ему явно не хватало, и он дополнительно гонялся за ними. Одним словом, лётчик Смертин невольно попал в сильную адреналиновую зависимость на этой войне. Во внешности этого человека было что-то, внушающее страх: длинный худощавый рост, впалые тёмные глаза, черные усы, свисающие над тонкими губами, выдающийся вперёд подбородок. Наиболее благоразумные штурманы и борттехники по возможности старались избегать полётов с ним в одном экипаже.

Вот несколько характерных эпизодов с его участием. Однажды, во время полёта в высокогорный Чагчаран, майор Смертин, грубо проигнорировав указание командования по этому маршруту летать только на «потолке», в поисках приключений снизился на опасную высоту, и вертолёт сразу же был в упор обстрелян душманами из ДШК. Пуля прошила лопасть несущего винта в сантиметре от силового лонжерона, можно сказать, смерть пролетела совсем рядом, Смертин получил хорошую дозу адреналина, а борттехник Толя Л. до сих пор отмечает этот день как свой второй день рождения.

А чего стоило остальным членам экипажа гонка «за Стингером», когда движки вертолёта после приземления на аэродроме заглохли сами по себе из-за окончательной выработки топлива! После того полёта борттехник Ф. совсем слёг, это был явный нервный срыв, а не солнечный удар, как заключил врач.

Кошмаром для борттехника М. стал даже облёт вертолёта после замены двигателей с тем же командиром экипажа Смертиным. Что он вытворял в полете с только что установленными и не облётанными двигателями! Вопреки инструкции и программе облёта борта, он многократно перегружал силовые установки, делал недопустимые крены, а на высоте 5000 м. в режиме автопилота отпустил ручки управления и, не зная куда девать свою энергию, с криком «кия!» начал махать руками и ногами, изображая удары каратиста (он имел по этому виду спорта какой-то пояс). Жизнь кипела и бурлила в этом человеке, словно пытаясь вырваться и покинуть слишком тесное для неё тело. Ему бы за штурвал истребителя, да побольше небесного простора! В лице вертолётчика Смертина истребительная авиация потеряла много – это же настоящий камикадзе, готовый в любой момент врезаться в авианосец противника! Борттехник едва успевал записывать показания приборов и режимы работы двигателей для составления технического отчёта, у него даже возникло сомнение в благополучном исходе полёта. А штурман весь полет держался за красную ручку блистера, готовый к покиданию вертолёта. После этого полёта борттехник М. решил больше не летать с этим лётчиком, пусть это делают другие, вроде бывшего истребителя Коли-Рэмбо. Он ещё вспомнил полет с грузом для военных советников на предельно малой в кишлак Зарандж, когда во время случайного боестолкновения с духовским караваном осколок от собственного НУРСА прошил лобовое стекло вертолёта прямо перед носом борттехника М. и застрял в ранце парашюта. Командиром экипажа был тогда все тот же зам. комэска. Можно было ведь самим не вступать в бой, а спокойно сообщить Су-17-м[87] координаты каравана! «Больше испытывать судьбу нельзя, – твёрдо решил лейтенант, – есть у нас ещё дома дела!»