Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы

Начерно убрав последствия ядерного удара по квартире, чета Короленко легла почивать. Дыша в спину похмельно почмокивающему засыпающему Паше, жена спросила:

– Пашуля, а за что всё-таки тебе орден-то дали, ты так и не сказал? Паша перестал причмокивать и чётко проговорил:

– За находчивость, за что же ещё!

После этого он сразу уснул.

BratPoRazumu Раскачивает…

– Раскачивает…

Командир покосился в блистер, словно мог рассмотреть ставший строптивым груз на внешней подвеске, убедился, что амплитудой его ещё не забрасывает в кабину и философски заметил:

– Это плохо.

Несколько дней назад Ми-1 из их авиаотряда сел на вынужденную с отказом двигателя, при посадке добавив и других поломок – сажать пришлось на лес. Хорошо хоть обошлось без тяжёлых травм, да и машина по приговору ИАСовцев[45] ещё подлежала восстановлению, но вот ремонтировать её на месте, пинками отгоняя любопытных медведей и прочую живность, они отказались напрочь, требуя доставить тушку пациента на аэродром – желательно сразу в ТЭЧ и «во-о-он в тот угол».

В угол так в угол, благо кроме «единичек», в отряде ещё и эскадрилья «сараев» Ми-6. Комэска лично сел во главе экспедиции; прилетели, с песнями и плясками закрепили-подцепили раненую вертушку и потащили добычу в когтях в родное гнездо.

– Раскачка нарастает.

– И это плохо, – согласился командир. – Удаление?

– Сорок.

– Дотянем…

Вертолёт мотало по крену и тангажу, экипаж сдержано матерился.

– Командир, опасные значения, придётся бросать.

– Дотянем…

– Грабанёмся же, бросать нужно! Инструкция…

– А я сказал – дотянем! Никогда груз не сбрасывал и сейчас не сброшу. Удаление?

– Двадцать.

– Дотянем!

Когда впереди показался аэродром, разбалансированная висящим на внешней подвеске маятником машина летела уже только на азарте и честолюбии комэска. Сходу зашли, опустили груз, приземлились рядом, выключились.

– Ну вот, а вы – «бросать», «инструкция»… Я же сказал, что долетим.

Вылезли из «сарая», закурили…

– Дреныть, – поперхнулся сигаретой комэска.

Навстречу им из кабины «единички» выбирался случайно забытый при погрузке техник…

Ленивый Пилот Шаман

Шаман камлает.

– Бдиу-бдиу-бдиу! Вонг-бдиу-вонг!..

То тонкие и звенящие, то густые и тяжёлые звуки копятся в апрельской ночи, наполняют ночь, ворочаются в ней. Время от времени ночь переполняется ими, и тогда звуки выливаются из неё рокочущим водопадом: Ррронг-ррронг-вонг! – Дзиньг-дзонг! – откликаются бубну нашитые на шаманский халат колокольчики.

– Господи ж ты, Боже мой!… Ну, даст эта сволочь поспать наконец?! – Помощник дежурного по части лейтенант Сверчков почти оставил надежду заснуть, пристроив голову на руки. Руки его лежат на письменном столе. Стол стоит в каморке ДЧ. ПДЧ скрючился на стуле. – Дневальный! Дежурного позови!

Младший сержант Дима К., он же Митрич, дежурный по подразделениям, сидит в Ленинской комнате и читает подшивку «Красной Звезды». Полчаса назад он выиграл в нарды у Мухаметшина, дневального. Играли на двадцать щелбанов, и пальцы на руке у Димки уже почти не болят. Муха, раздосадованный проигрышем, сидит на подоконнике в начале «взлётки»[46] и смотрит вниз, в курилку, на шамана.

Шаман продолжает камлать.

Зрелище само по себе сюрреалистическое, учитывая следующие обстоятельства.

Представьте себе ракетный полигон-космодром МО СССР.

Аэродром на его северном краю.

Казарму с маленьким плацем; в торце казармы буквой П вокруг вмурованного заподлицо в асфальт семисотлитрового старого котла стоят скамейки. Это курилка. Котёл – это пепельница. Сейчас в нем тлеет какая-то жутко пахучая травяная смесь с явным преобладанием можжевельника.

Апрель 1991 года. На часах почти полночь. На втором этаже казармы дружно храпят шестьдесят младших авиамехаников и ворочается в своей каморке лейтенант Сверчков.

Главное событие ночи происходит в курилке. Вокруг котла пляшет человек с бубном в руках, в халате, увешанном разноголосыми колокольчиками и мешочками с табаком. Это шаман. Или Шаман; как ни назови его – не ошибёшься. Человек обут в офицерские сапоги, его волосы украшены непонятно чем, торчащим во все стороны. Если бы мы могли проникнуть взглядом под его халат, мы увидели бы офицерский китель, галифе, портупею с кобурой. В кобуре – ПМ. На погонах – по четыре звёздочки и по одному голубому просвету. На левом рукаве повязка «Дежурный по части».

Шамана зовут капитан Петров.

Капитан Петров – бортинженер корабля Ан-26.

Если при словах «капитан Петров» вы представили себе статного офицера с мужественным славянским (ну, или простым крестьянским) лицом, вы ошиблись. Петров – якут. Маленького роста, крепкий, кривоногий и круглолицый, с плоским носом и раскосыми глазами. Боевой офицер: работал «за речкой».[47] Впрочем, «за речкой» работал почти весь полк, обе его эскадрильи – и «двадцать шестые» Аны, и «восьмые» Ми. Говорят, что часть экипажей из первой эскадрильи работала на Ан-12, но Димка в этом не уверен – в полку нет ни одного Ан-12.