Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.

Щёлк, вспышка. Мы с Геной сидим в гостинице и вдвоём ваяем полётную документацию. Он – штурманский бортжурнал, я – справку о загрузке. Не для формальности пишем, для прокурора. Между нами открытый блок сигарет и пара раздавленных шоколадных яиц (больше жрать нечего). Вообще-то положено заполнять все это до полёта, но кто ж знал… В это время под покровом ночи остальной экипаж на пограничном ГАЗ-66 приводил загрузку самолёта в соответствие с моей будущей справкой. Лётчики поймут, а остальным объясню, что столь плачевный исход полёта пресловутым «перегрузом» не мог быть вызван. Под действием перегруза мы должны были грёбнуться на взлёте или в наборе высоты. А через 4 часа полёта после выработки топлива перегруз самоликвидировался, и все весовые параметры самолёта пришли в соответствие с Руководством. Но если госкомиссия в компании с прокурором нашли бы хоть граммулю алкоголя у экипажа в крови или хоть килограмм лишнего веса на борту – дальнейшее расследование было бы чисто формальным. «Ошибка экипажа». Как часто мы слышим эти слова в новостях. С каким умным видом втуляют нам смазливые и тупые телеведущие байки про перегрузы, зимнее и летнее топливо, штопоры и воздушное хулиганство. Мёртвые сраму не имут… Им все равно, а живым надо дело закрыть. Пилот всегда знает документированные и недокументированные возможности своей машины. Мы тоже хотим жить, а не быть оплёванными или награждёнными посмертно. И по существующим правилам тех пилотов, которые на крохотных и пыльных афганских аэродромах набивали в свои АНы по 100 человек народа стоя, надо было сразу после посадки вести под арест.

Щёлк, вспышка. За тем же столом уже сидит следователь прокуратуры – молодой старлей в зелёных погонах. Мы с Геной надиктовываем в протокол короткие и чёткие ответы: «Нет… не было… не участвовал… согласно руководящих документов… в установленном порядке». Через час прокурор сдаётся: «Мужики, без протокола объясните, как все было, я в ваших авиационных терминах ни черта не смыслю». Выворачивает карманы, мол диктофон не прятал. Переглянувшись, мы с Геной начинаем объяснять, увлекаемся и уже без утайки подсказываем, на какие моменты надо обратить внимание, попутно признаемся в «лёгком перегрузе». Рассказываем, почему перегруз – это не в счёт. Прокурор осторожно интересуется: «А правда, вы ночью ездили разбитый самолёт дозаправляться? А то у вас якобы топлива на запасной не хватало, вот вы в срань и полезли». Мы с Геной начинаем неприлично ржать. Заправлять дырявую бочку бессмысленно, к тому же большинство авиационных приборов, в т.ч. топливомер, при обрыве питания сохраняют последние показания. Сколько ни лей, ни в баках, ни на топливомере больше не станет.

Щёлк, вспышка. Экипаж столпился на погранзаставе, где разместилась комиссия и следователь прокуратуры, возле двери председателя. Красный и злой после разговора с председателем Георгич объясняет нам, как и на чьё имя писать рапорта с подробностями происшествия. Написали, Георгич на 7 листах, Гена на пяти, я – убористым неровным почерком – на трёх. Лучше всех Ильдару – на полстраничке размашистым Жориным почерком убойный рассказ: «Командира, крыло, стабилизатор норма!». Смешно. Потом тоже самое с другим заголовком писали прокурору.

Щёлк, вспышка. Мы курим с тем самым лётчиком-инспектором, которому сто лет назад Андрюха сдавал на класс. Он вполголоса рассказывает, какие художества вытворяли на Камчатке при освоении Ан-72, даже на одном двигателе взлетали. Успокаивает нас: «Херня, мужики, я вижу, вы все сделали правильно. Вот только магнитофон послушаем, и сразу вам ордена навесим» (ага, с закруткой на спине, чтоб ткань не оборвали). А мы чем дальше, тем больше нервничаем. За первые полтора суток выкурили два блока сигарет вшестером (Фёдорыч давно бросил). А в это время неподалёку от сопки «Мария» прокуратура вместе с членами комиссии потрошит самолёт, извлекая черные ящики, забирая пробы жидкостей из топливной, масляной и гидросистем, взвешивает груз.

Щёлк, вспышка. Мы с Парамоном обречённо тащим из штаба Анадырского авиаотряда на заставу МН-61 – наземный брат того самого МС-61. Такое ощущение, что несёшь свой приговор, ведь от этой тоненькой, тоньше лески, блестящей проволочки с нашими голосами зависит приговор комиссии. Сзади шаркает ногами дружный экипаж и полкомиссии. Георгич бурно возмущается действиями командира местного авиаотряда вкупе с начальником аэропорта, придумавших байку про наш ночной рейд с дозаправкой. «Ну ты же, бля, лётчик, зачем своей глупостью и незнанием матчасти позориться! Ну хотел ты от своих диспетчеров огонь отвести, придумай что-нибудь толковое, чтобы никто не пострадал». Да, в этой ситуации каждый на себя одеяло тянет, а нам суждено быть крайними.