Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.

На негнущихся ногах, но с улыбкой на лице, Тарас вышел на сцену. Подошёл к микрофону. Зал терялся в темноте. В первом ряду блестело полковничьими звёздами сонное жюри.

«Баллада о красках»! – объявил сам себя.

Был он рыжим, как из рыжиков рагу.
Рыжим, словно апельсины на снегу…

начал он не очень уверенно. Его хрипловатый, низкий голос резко контрастировал со всеми предыдущими песнярами. Зал оживился. Жюри заёрзало в креслах, поправляя очки.

В сорок первом, сорок памятном году
Прокричали репродукторы беду…

Голос крепчал, набирал силу… Тарасу это начинало нравиться. Страх перед сценой таял с каждой минутой. Он видел заинтересованные глаза, направленные на него, одного, стоящего на сцене. Он чувствовал неподдельный интерес к нему, исходящий из зала, тысячи глаз, направленные на него… Он должен оправдать их доверие… Он им споёт, не собьётся…

Стали волосы смертельной белизны,
Видно много белой краски у войны…

Затих последний аккорд… Секунда тишины… Зал взрывается аплодисментами. Песня спета, можно уходить со сцены. Но как уйти, если ещё звучат твои заслуженные аплодисменты, которые действуют подобно наркотику. Любой артист вам это подтвердит. Курсант Пушкин не мог уйти со сцены. Аплодисменты ещё звучали. Внезапно он поднял руку. Наркотик начал действовать. Он слабо отдавал себе отчёт в том, что он делает, и что будет делать дальше… Зал стих. Он обошёл микрофон, вышел к самому краю сцены…

Короткий проигрыш…

Если друг
оказался вдруг
И не друг, и не враг,
а так…

Воцарилась жуткая тишина. Хриплый голос, почти приближавшийся к голосу Высоцкого, был слышен и в последнем ряду большого зала. Жюри непонимающе переглядывалось: как полуподпольные песни полузапрещённого поэта могут звучать на армейской сцене? Кто разрешил?

А песня звучала, простая мужская песня. Она не плакала, не просила, она делилась опытом, она раскрывала характеры, она учила жизни…

Пусть он в связке в одной
с тобой –
Там поймёшь, кто такой.

В зале никто уже не спал, все внимательно вслушивались, приподнимая головы… Жюри уже возмущено прикидывало, кто какое взыскание огребёт из командования третьего батальона и конкретно четырнадцатой роты…

Если шёл он с тобой
как в бой,
На вершине стоял – хмельной, –
Значит, как на себя самого
Положись на него!

Зал просто взорвался. Свист, выкрики «Ещё», топанье ногами… Из жюри самый молодой – майор – был срочно командирован за кулисы для наведения порядка… А наш Пушкин и не собирался уходить со сцены. Сценический наркотик ещё усилил своё действие. Снова зазвучали отрывистые аккорды:

Здесь вам не равнина, здесь климат иной –
Идут лавины одна за одной.

Майор из-за кулис в полный голос кричал: «Эй, курсант, ко мне! Я кому сказал!»

Но Тарас уже вышел из-под контроля. Его душа была далеко, высоко в горах… Его голос звучал в полную силу. Его плечи расправились, он был там, среди смелых и мужественных людей, он перестал быть забитым курсантом, он снова стал таким, каким был до учебки…

Весь мир на ладони – ты счастлив и нем,
И только немного завидуешь тем,
Другим – у которых вершина ещё впереди.

Закончилась песня. Зал бурлил, как штормовое море. Майор выбежал на сцену, прокричал в микрофон: «Концерт окончен!», и, ухватив Тарасика сзади за ремень, уволок за кулисы. Зал кричал, свистел, топал ногами… Куда подевалась дисциплина… Только сейчас Пушкин понял, что он наделал… Странно, его даже не побили. Он внезапно стал всенародным солдатским любимцем. Самые злые сержанты считали за честь похлопать его по плечу. Его больше никто не трогал, не ставил в наряды, по вечерам он в своё удовольствие пел для узкого круга избранных песни своего любимого поэта Высоцкого. Как-то сама по себе нашлась отличная гитара…

А вот у отцов-командиров были, конечно, неприятности. Замполит получил вполне заслуженный строгий выговор «за неготовность роты к смотру самодеятельности», ведь по результатам смотра жюри дало нашей роте вполне закономерное последнее место…

Crown2 Рассказы подполковника Икарыча