Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По

Вслед за ним появилась прославленная постановщица «живых картин» для юношества, Мари «Малышка» Геннон, известная короткими сценками, в которых представляла роли всех dramatis personae4. Исполнение кульминационной сцены из «Гамлета», где она воплотила не менее шести различных персонажей, включая самого принца Датского и Лаэрта, вызвало в зале дружный взрыв бурных аплодисментов, хотя никто не выражал свой восторг так пылко, как четверо сидевших перед нами сестер, которые подпрыгивали с таким воодушевлением, что весь ряд буквально ходил ходуном.

Пока представление длилось, я время от времени поглядывал на жену, испытывая несказанное удовольствие при виде блаженства, написанного на ее обворожительном лице, – она вся трепетала, слушая виртуозные пассажи аккордеониста Джеффри Джейкобса, дивилась ловкости восточного жонглера Йен Зу или тяжело дышала, глядя на головокружительные вращения мисс Софии Уиллард, состоявшей в общине «шекеров» в Кентербери, Нью-Гемпшир, которая совершила несколько сот оборотов со скоростью смерча, не выказав при этом ни малейших признаков головокружения.

Однако самый бурный восторг вызвал у Сестрички хорошо известный иллюзионист профессор Роско Пауэлл, ошеломивший зал своим знаменитым номером «Невероятное восстание из гроба». Профессор Пауэлл начал с того, что пригласил на сцену добровольца из публики. Затем попросил этого добровольного участника шоу, крепкого молодого человека, явно выбранного за свою недюжинную силу, связать себе руки и ноги двумя прочными веревками. Спутанный таким образом по рукам и ногам фокусник улегся в черный гроб, стоявший на длинном столе посреди сцены. Лежа в гробу, профессор попросил добровольца накрыть его крышкой и заколотить ее по всему периметру дюжиной десятипенсовых гвоздей. Затем вокруг гроба задернули занавес, полностью скрывший его из виду. Не более чем через тридцать секунд – к величайшему изумлению публики, встретившей его недоверчивыми восклицаниями, – фокусник вышел из-за занавеса, необъяснимым образом освободившись как от своих пут, так и из плотно заколоченного гроба.

Пока публика награждала профессора Пауэлла продолжительной овацией, Сестричка обернулась ко мне и воскликнула:

– Разве такое бывает? Видела собственными глазами и все равно не могу поверить!

В глубине души усмехнувшись над умилительной наивностью жены, я ответил так:

– Как все хорошие иллюзионисты, профессор Пауэлл в высшей степени наловчился создавать впечатление, что наделен некими сверхъестественными способностями. Однако ничего чудесного в этом, на первый взгляд невероятном, номере нет. Когда доброволец начинает связывать его запястья и лодыжки, фокусник напрягается и оказывает небольшое давление на свои путы. Скрывшись в гробу, он полностью расслабляет свои мышцы, так что связывающие его веревки ослабевают. После этого ему уже несложно высвободить руки и ноги.

Сам гроб, – продолжал я, – ни в коей мере не так прочен, как могло показаться. В то время как крышку, чему все были свидетелями, плотно закрепили трехдюймовыми гвоздями, конец ящика, ближайший к голове исполнителя, слабо держится на маленьких гвоздиках. Как только занавес задергивается, профессор Пауэлл, уже выкрутившийся из пут, просто выпихивает эту панель и ползком выбирается из ящика.

Едва закончив это объяснение, я услышал отчетливое шушуканье, доносившееся из переднего ряда, чуть слева от себя. Посмотрев в ту сторону, я увидел, что звук издает девочка по имени Луи, которая, извернувшись в кресле, плотно прижала правый указательный палец к губам с видом сурового осуждения.

Уязвленный наглым поведением ребенка, я не имел возможности выразить досаду, поскольку в этот момент доктор Ладлоу Марстон собственной персоной появился на сцене под оглушительные аплодисменты.

Судя по седеющим длинным, поредевшим волосам, я дал бы ему лет пятьдесят с лишним. Он был среднего роста и непомерной полноты, с большой шарообразной головой, сидевшей на плечах без каких-либо признаков шеи. Внешность его производила скорее отталкивающее впечатление: низкий лоб, маленькие, близко посаженные глаза, задиристо вздернутый нос, массивный двойной подбородок и совершенно женский рот с жирной, выдающейся нижней губой, придающей доктору исключительно вздорный вид. Тем не менее, когда он заговорил, оказалось, что голос, вырывающийся из этого отверстия, обладает самыми богатейшими и медоточивыми модуляциями, какие мне приходилось слышать.

Он стоял рядом со столом, служившим подставкой для крашеного черного гроба профессора Пауэлла. Гроб убрали, и теперь на столе размещался целый набор всевозможных предметов. Почти все они были слишком маленькие, чтобы я мог разглядеть их на таком расстоянии. Единственным исключением являлся огромный, пузатый кожаный портфель, чье предназначение я определил с легкостью.

Когда аплодисменты, встретившие его выход, стихли, доктор Марстон встал в ораторскую позу, уперев одну руку в бедро, а другую воздев к небесам, и начал декламировать поэтический мадригал избранной им профессии, первые строфы которого звучали следующим образом: