Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По

– Может быть, это не так уж и странно, – ответила Сестричка. – Я знаю, что многие смеются над идеями мистера Элкотта по поводу образования. Но вероятно, в конце концов и в его философии есть доля истины. И уж точно он воспитал по крайней мере одну свободомыслящую дочь.

– Да, не так страшен черт, как его малюют, – согласился я, – если только можно применить подобную метафору к человеку, чьи поклонники описывают его чуть ли не как святого.

– Кроме того, – заметила Сестричка, – дети часто проявляют интересы и вкусы, прямо противоположные своим родителям.

– Никто тебя, как я, не поймет, – ответил я, думая о крайних, радикальных расхождениях между собственными поэтическими наклонностями и сугубо прозаическими заботами узко мыслящего торгаша, который меня воспитал.

Через несколько минут наш омнибус остановился. Сойдя на углу, где располагалась студия мистера Баллингера, мы подошли ко входным дверям. Когда мы распахнули дверь, зазвенел висевший внутри колокольчик.

Войдя, мы оказались в оформленном со вкусом салоне, где стояло несколько канапе из розового дерева, обтянутых пурпурным шелком, хэпплуаитские кресла и массивный стол, восьмиугольная столешница которого была сделана из мрамора с золотистыми прожилками. Вдоль стен протянулись полки, на которых были выставлены дагеротипы в тисненых кожаных рамках. Все это явно были образцы работы мистера Баллингера.

Сначала никто, казалось, не заметил нашего прихода. Я уже собирался возвестить о нашем появлении громким восклицанием: «Есть здесь кто-нибудь?» – когда задняя дверь комнаты открылась и в дверном проеме показался джентльмен. Он подошел к нам, заметно прихрамывая, и я обратил внимание на то, что ростом он пять футов и восемь или девять дюймов и сложен пропорционально – не отличаясь ни чрезмерной полнотой, ни худобой. На вид ему можно было дать лет тридцать пять – тридцать шесть. У него были круглые темные глаза, вьющиеся темно-каштановые волосы, неправильной формы нос, бледное лицо и ничем не примечательный рот, губы которого в данный момент были плотно сжаты, выражая неудовольствие.

– Мистер Баллингер, я полагаю, – сказал я, когда он остановился перед нами.

– Его помощник, Бенджамин Боуден, – ответил он, мотнув головой. – Мистера Баллингера сейчас нет дома.

– Ах вот как, – сказал я, представился, представил Сестричку и объяснил, что мы заглянули узнать, можно ли заказать портреты.

Жестом указав на кресла, мистер Боуден предложил нам присесть. Дагеротиписта, как он дал понять, ждут с минуты на минуту. Затем, извинившись, он проковылял к задней двери, из которой появился, и исчез за нею.

Положив шляпу на мраморную столешницу, я скрестил ноги и огляделся.

– В целом обстановка указывает на отменный вкус хозяина, – сказал я, бросая одобрительный взгляд на аргандову лампу под однотонным, без узора, пурпурным абажуром, свисавшим на цепочке в центре потолка.

– Но где же его оборудование? – спросила Сестричка.

– Поскольку изготовление дагеротипов требует яркого естественного освещения, – ответил я, – студия мистера Баллингера, несомненно, расположена на верхнем этаже, где солнечный свет может проникать сквозь окна, не заслоненные окружающими зданиями. А это просто комната, где ждут клиенты.

В это мгновение мой взгляд приковала одна из полок, на которой рядом примерно с дюжиной портретов стояла, опираясь на нечто вроде мольберта, большая карточка, на ней каллиграфическим почерком было написано следующее:

«Мистер Баллингер изготовляет мемориальные портреты усопших, детей и взрослых, не более чем через час после их кончины. Согласно нашим условиям, фотографии могут быть сделаны как в нашей студии, так и на дому. Мистер Баллингер прилагает максимум усилий, чтобы посмертные портреты соответствовали вкусам заказчиков, а клиенты выглядели так естественно, словно погружены в глубокий сон».

Более пристально приглядевшись к окружавшим объявление фотографиям, я увидел, что, подобно портрету из медальона миссис Рэндалл, все это мертвецы, мирно лежащие на смертном одре младенцы и глубокие старики.

– Уф! – сказала Сестричка, подчеркнуто передергивая плечами. – Просто смотреть невозможно. В этом есть что-то пугающе болезненное.

– Смерть, запечатленная с таким сверхъестественным реализмом, не может не вызывать тревоги, – согласился я, – даже у такого человека, как я, которого всегда завораживало все мрачное и мерзкое.

Когда мы сидели в ожидании мистера Баллингера, я почувствовал, что близость навевающих печаль фотографий угнетающе действует на мою жену. Достав часы, я увидел, что уже четверть двенадцатого, и собирался предложить Сестричке зайти попозже днем, как вдруг услышал звон колокольчика.

Повернувшись, я увидел, что звон сопровождался появлением господина, которого я сразу принял за дагеротиписта.

– Мистер Баллингер? – спросил я, вставая с кресла.

– Он самый, – ответил мужчина, снимая шляпу и подходя поприветствовать меня.