Разговоры мужчин среднего возраста

ЛЕША. Да-а!.. Как он теперь в одиночку расправится с армией негодяев, зависит только

от отсутствия чувства меры у сценаристов.

КАМИЛЬ. Он говорит жене, что идет в супермаркет, а сам хватает базуку и

предупреждает: «У нас есть три часа. Потом Мэри начнет волноваться».

ЛЕША. А это для него самое страшное.

КАМИЛЬ. Поэтому, когда она ему звонит - а тут бой, все взрывается - он тут же берет

трубку. Она спрашивает: «Что у тебя там?» А он ей - «представляешь, бутылку пива

уронил. Такой шум подняли». Она ему: «купи хлопья, молоко и, обязательно, черничный

джем».

САША. И вот он всех победил, возвращается домой на машине, которую несколько раз

переехал танк, и достает из багажника пакет с продуктами. Она такая: «Что с машиной?!»

А он: «Да, тут всякие... ездить не умеют...» Она смотрит в пакет: «А где джем? Ну, почему

тебе ничего нельзя поручить?»

КАМИЛЬ. А он обнимает ее и незаметно ставит на стол баночку черничного джема...

ЛЕША. ...и тут открывается дверь и входит президент Америки. И говорит: «Госпожа

Холден, ваш муж только что совершил героический поступок...»

КАМИЛЬ. А он делает президенту всякие знаки, мол, только не при Джессике... но

поздно.

САША. Она поворачивается к нему: «Ты же обещал!»

СЛАВА. Тут входят журналисты, и телекамеры снимают, как он бегает от нее вокруг

президента, и президент получает тапочком по голове.

ЛЕША. И, главное, это такая глупость, и еще штамп, и сто раз было - а ты сидишь, и у

тебя слезы. Ты думаешь: «что происходит? прекрати немедленно, это ж полное говно!» -

и рыдаешь.

САША. А это на уровне рефлексов: сунул два пальца в рот -тошнит, ударил себя

молотком по голове - больно. Вот, пожалуйста, те же два пальца - взяли девочку из

детдома, она весь фильм такой волчонок, не принимает никого, а в конце женщина, которая ее удочерила, забирает у нее со стола тарелку, девочка говорит «спасибо...» и

через небольшую паузу «...мама». И сразу у женщины плечи затряслись, и крупно - та-

релка, и в остатки борща падают две слезинки. И все в зале гарантированно рыдают.

СЛАВА. А вот - еще сопливее; двое влюбленных, и вдруг, конечно, оказывается, что она

смертельно больна и вот-вот умрет. И они решают провести эти дни, не думая ни о чем -

пьют глинтвейн, катаются в машине с открытым верхом, танцуют босиком под дождем...

ЛЕША. И вот они лежат на песке, смотрят в рассветное небо, и он ей говорит: «я найду

доктора, он тебя вылечит, и мы будем жить в доме на берегу моря, у тебя будет трое

внуков...», говорит, говорит, и камера отъезжает, и мы видим, что она уже умерла - тихо, чтобы его не напугать, а нас еще больше растрогать.

САША. И финальный кадр - он 80-летний кладет букетик на ее могилу, и сразу ясно, что

он всю жизнь хранил верность этим трем дням. И опять все рыдают.

КАМИЛЬ. И, кстати, из этого даже можно сделать очень хороший фильм. А можно -

плохой. Но в этом месте рыдать будут и там, и там. Это - как снег под красивую музыку.

ЛЕША. А вот как отличить слезы от этого, допустим, плохого фильма от слез, которыми

ты плачешь на фильме «Летят журавли»?

СЛАВА. Ну, как? Это великое кино! Там все искренне, по-настоящему.

КАМИЛЬ. А тебе скажут, что то - тоже великое кино, очень жизненное.

СЛАВА. Нет, подожди, там актеры какие! а операторская работа!

КАМИЛЬ. И здесь - какой-нибудь Том Круз.

СЛАВА. Какой Круз? Да пошел он в жопу!

ЛЕША. Вот. И это единственный аргумент.

КАМИЛЬ. А потому что нет критериев.

Темнота, потом луч света - Саша сидит на краю ванной.

САША. А вот тоже... сюжет для фильма. Мужчина. Женат сравнительно давно... и

довольно удачно. И вдруг - роман, лето, три месяца безумных... короче, решился уйти.

Рассказал все жене, забрал вещи - и вот он у нее. И сначала все чудесно, а потом он

приходит с работы, а она смотрит «Мою прекрасную няню». И ей нравится. А они с женой

всегда смеялись над теми, кто эту фигню смотрит. Пошли ужинать... нет, все хорошо, но

как-то... не по-домашнему... а, вот, она картошку не так пожарила, половинками, а он

любит кружочками тоненькими, чтоб аж просвечивали... И сразу мысль: «А когда уже

домой?» И понял, что, а вот - это же он дома. Но потом собрался, сказал себе: «ты давай, не это, ты посмотри на нее - красавица, ноги длинные, глаза...» Поцеловал ее, и прямо на

кухне занялись любовью ... невероятно. Пошел в душ и засобирался... а куда? Сел на

ванну, подумал: «а как бы сейчас было приятно стоять в дверях минут двадцать, целоваться, говорить «нет, ну, я не могу уйти... прогони меня». А она чтоб говорила «я

тоже не могу...» И вдруг понимает, что она и нужна-то была только для этого. Чтоб от нее

хотелось домой. И что ему никогда не было интересно, что она, например, делает, когда

он ушел. Как она спать ложится... где у нее чулки лежат... не надо было это ему. И чего

теперь делать?

Темнота.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ «Про медведя, ёжика и Наоми

Кэмпбл»