Разговоры Пушкина

Когда привезли Пушкина, Милорадович[56] приказывает полицеймейстеру ехать в его квартиру и опечатать все бумаги. Пушкин, слыша это приказание, говорит ему: «Граф, вы напрасно это делаете. Там не найдете того, что ищете. Лучше велите дать мне перо и бумагу, я здесь же все вам напишу» (Пушкин понял, в чем дело). Милорадович, тронутый этою свободною откровенностью, торжественно воскликнул: «Ah c’est chevaleresque!» [Ax, это по-рыцарски!] и пожал ему руку[57].

И.И. Пущин, стр. 79–80.

…[Пушкин] явился очень спокоен, с светлым лицом, и, когда я спросил о бумагах, он отвечал: «Граф! все мои стихи сожжены! У меня ничего не найдется на квартире, но, если вам угодно, все найдется здесь (указал пальцем на свой лоб). Прикажите подать бумаги, я напишу все, что когда-либо написано мною (разумеется, кроме печатного), с отметкой, что мое и что разошлось под моим именем».

М.А. Милорадович по записи Ф.Н. Глинки. РА 1866, № 6, стр. 919.

До 6 мая

Через несколько дней увидал я Пушкина в театре, он первый подал мне руку, улыбаясь. Тут я поздравил его с успехом «Руслана и Людмилы»[58], на что он отвечал мне: «О, это первые грехи моей молодости».

И.И. Лажечников. Знакомство мое с Пушкиным. PB 1856, 1, № 2, кн. 2, стр. 614.

Май, вторая половина. Екатеринославль[59]

Едва я, по приезде в Екатеринославль, расположился после дурной дороги на отдых, ко мне, запыхавшись, вбегает младший сын генерала. «Доктор! я нашел здесь моего друга, он болен, ему нужна скорая помощь, поспешите со мной!» Нечего делать, пошли. Приходим в гадкую избенку, и там, на досчатом диване, сидит молодой человек, небритый, бледный и худой. «Вы нездоровы?» – спросил я незнакомца. «Да, доктор, немножко пошалил, купался: кажется, простудился»… – «Чем вы тут занимаетесь?» – «Пишу стихи». «Нашел, – думал я, – время и место»… После обеда у него озноб, жар и все признаки пароксизма. Пишу рецепт. «Доктор, дайте что-нибудь получше, – дряни в рот не возьму».

Е.П. Рудыковский[60]. Воспоминания. PB 1841, I.

…Пушкин встретил гостей, держа в зубах булку с икрой, а в руках стакан красного вина. «Что вам угодно?» – спросил он вошедших. И когда последние сказали, что желали иметь честь видеть славного писателя, то славный писатель отчеканил им следующую фразу: «Ну, теперь видели?.. До свиданья…»

М. де-Пуле. Анекдот о Пушкине. РА 1879, III, стр. 136.

Июнь

На Дону (вероятно, в Новочеркасске) мы обедали у атамана Денисова. Пушкин меня не послушался, покушал бланманже и снова заболел. «Доктор, помогите». – «Пушкин, слушайтесь». – «Буду, буду». Опять микстура, опять пароксизмы и гримасы. «Не ходите, не ездите без шинели». – «Жарко, мочи нет». – «Лучше жарко, чем лихорадка». Опять сильные пароксизмы. «Доктор, я болен». – «Потому что упрямы: слушайтесь». – «Буду, буду». Пушкин выздоровел.

Е.П. Рудыковский. Воспоминания. PB 1841, I.

Конец октября. Кишинев

…Пушкин [после выпивки. – Ред.] развеселился, начал подходить к бортам биллиарда и мешать игре. Орлов[61] назвал его школьником, а Алексеев[62] присовокупил, что школьников проучивают. Пушкин… перепутав шары, не остался в долгу и на слова; кончилось тем, что вызвал обоих, а меня пригласил в секунданты… Я пригласил Пушкина ночевать к себе. Дорогой он уже опомнился и начал бранить себя за свою арабскую кровь, и когда я ему представил, что главное в этом деле то, что причина не совсем хорошая и что надо как-нибудь замять: «Ни за что!» – произнес он, остановившись. – Я докажу им, что я не школьник!» «Оно все так, – отвечал я ему, – но все-таки будут знать, что всему виной жженка, а притом я нахожу, что и бой не ровный». «Как не ровный?» – опять остановившись, спросил он меня. Чтобы скорее разрешить его недоумение и затронуть его самолюбие, я присовокупил: «Не ровный, потому что, может быть, из тысячи полковников двумя меньше, да еще и каких, – ничего не значит, а вы двадцати двух лет – уже известны» и т. п. Он молчал. Подходя уже к дому, он произнес: «Скверно, гадко; да как же кончить?» «Очень легко, – отвечал я, – вы первый начали смешивать их игру, они вам что-то сказали, а вы им вдвое, и, наконец, не они, а вы их вызвали. Следовательно, если они придут не с тем, чтобы становиться на барьер, а с предложением помириться, то ведь честь ваша не пострадает». Он долго молчал и наконец сказал по-французски: «Это басни: они никогда не согласятся; Алексеев – может быть, он – семейный, но Теодор – никогда: он обрек себя на натуральную смерть, то все-таки лучше умереть от пули Пушкина, или убить его, нежели играть жизнью с кем-нибудь другим».

И.П. Липранди[63]. РА 1866, стр. 1414–1415.

Сентябрь – декабрь