Ответ: У меня создалось определенное впечатление, что Бу-харин хотел познакомить человека из внешнего мира, к которому он относится с доверием, с позицией, занятой им по ряду вопросов. Иногда он прямо ставил вопрос; так, например, коснувшись процесса с.-р. в 1922 году, он спросил меня: "Известна ли вам моя настоящая роль в этом процессе?" Я ответил, что знал ее: Бухарин за кулисами противился казни подсудимых. Надо напомнить, что процесс этот вызвал жестокую борьбу среди большевиков по вопросу о том, нужно или не нужно казнить подсудимых. Бухарин решительно выступал против. казни, но ЦК большевиков придерживался противоположной точки зрения. Бухарин подчинился партийной дисциплине и произнес несколько речей с резкими нападками на эсеров, но-за кулисами продолжал бороться против казней.
У меня создалось впечатление, что Бухарин сознательно стремился ознакомить меня с позицией, занятой им в других вопросах, желая чтобы его истинные взгляды стали известны вне Советского Союза. Но его желание говорить все время" сдерживалось опасениями сказать слишком многое…
Я припоминаю, что Аросев, живший долгое время за границей (он был советским полпредом в Праге), присутствовал при одном из наших разговоров. Он прервал нашу беседу, почти оборвав Бухарина на полуслове, и, обратившись ко мне, сказал: "Все это очень хорошо, но вот мы уедем, а вы напишите сенсационные воспоминания". Мне было ясно, что он опасался этого. Поэтому я сказал: "Заключим соглашение: о наших встречах откровенно напишет последний из нас, кто останется в живых".
Случилось так, что я оказался последним…
Вопрос: Как выглядел Бухарин, когда разговаривал с вами? Каково было его настроение?
Ответ: Мне казалось, что Бухарин, хотел отдохнуть от напряженной жизни в Москве. Он был явно утомлен, мечтал о многомесячном отпуске, не скрывал, что хотел бы поехать к морю, купаться, ни о чем не думать и ни с кем не спорить. Таким, казалось, было его настроение, и однажды он прямо сказал мне: "Борис Иванович, почему мы проводим все наше время в спорах об условиях? Бросим это занятие. Вы напишите вашим, что я не соглашаюсь, а я извещу о том же своих. После этого мы поедем на Средиземное море на месяц или два"..
Замечание это было сделано, конечно, в шутливом тоне, но в нем было и серьезное содержание. В тот момент к нам подошла его молодая жена. Она была студенткой и ждала первого ребенка. Бухарин познакомил меня с ней. Она тоже очень нуждалась в отдыхе и была явно довольна, когда муж ее заговорил о море…
В то же время мне было ясно, что Бухарин не хотел бы покинуть Россию навсегда. Он сказал об этом открыто в разговоре с коммунисткой Фанни Езерской, которая одно время была секретаршей Розы Люксембург, а потом долго работала с Бухариным в Коминтерне. В 1936 г. она жила в Париже и пыталась убедить Бухарина остаться за границей. Она была коммунисткой-оппозиционеркой и полагала, что следует создать зa границей оппозиционную газету, которая будет хорошо осведомлена о происходящем в России, и поэтому сможет иметь там очень большое влияние Бухарин, по ее мнению, был единственным, кто мог бы взять на себя роль редактора. О своей беседе с Бухариным она мне тогда же рассказала. Бухарин ей ответил: "Я не думаю, что мог бы жить без России. Мы все привыкли к создавшимся там отношениям и к тамошнему напряженному темпу жизни".
В другой раз, когда мы были в Копенгагене, Бухарин вспомнил, что Троцкий жил относительно недалеко, в Осло, и сказал: "А не поехать ли на денек-другой в Норвегию, чтобы повидать Льва Давидовича?. И затем добавил: "Конечно, между нами были большие конфликты, но это не мешает мне относиться к нему с большим уважением".
Вопрос: Говорил ли он свободно о тогдашнем положении в Советском Союзе и о борьбе внутри партии?
Ответ: Я никогда не ставил ему этих вопросов, так как знал о решении ЦК коммунистической партии, который запретил коммунистам разговаривать с некоммунистами о внутрипартийных отношениях. Тем не менее таких разговоров между нами было немало. Бухарин определенно стремился говорить на эти темы, и я понимал его настроение.
Другой большевик — тоже видный, хотя много менее видный, чем Бухарин, — сказал мне однажды: "Там мы отучились быть искренними. Только за границей, если мы имеем дело с человеком, о котором нам известно, что на него можно положиться, мы начинаем говорить искренно".
Таковы же были, по моему мнению, чувства и Бухарина, хотя он всячески пытался сдержать себя.