В его жизни эта поездка составила очень важную веху. Это я почувствовал уже тогда по его рассказам -- в этом я убедился позднее, изучая материалы для его биографии. Во время разго-воров со мною Бухарин несколько раз к ней возвращался, причем в его рассказах явно переплетались следы различных настроений, и было немало недоговоренностей, так и оставшихся для меня не вполне понятными: о каком-то полете на самолете, который попал в воздушную "яму", откуда они лишь с трудом выкарабкались; о встрече с басмачами, от которых едва \ шли, и т. д. Было ясно, что все эти детали -- мазки для какой-то картины его тяжелых личных переживаний, приподнять передо мною краешек завесы над которой Бухарин колебался . . . Полными словами и всего он так и не сказал, но все же сказал достаточно много, чтобы мне стали ясны общие контуры этой большой картины.
В центре его рассказов стоял эпизод с поездкой в горы, "равных которым нет в мире", -- куда-то на Памир, на самую " крышу мира", где сходятся границы Советского Союза с Китаем, Индией и Афганистаном. Его настойчиво отговарива-ли: и дороги там размыты, и время неспокойное, бродят шайки басмачей, и вообще нет ничего интересного... "Меня это только подзадоривало, -- рассказывал Бухарин, -- я и раньше в горах любил лишь нехоженые тропинки, как в науке лишь нерешенные проблемы". Он настоял на своем. Ему дали спутника, офицера-пограничника, лучшего знатока тех мест, человека испытанной выдержки и смелости. "Да Вы его, наверное,
* Настоящим отступником из них оказался едва ли не один только А Стецкий, который, за это отступничество получил большие посты в ста-линском аппарате, позднее он стоял во главе пропаганды и агитации ЦК. "прочем, все эти старания его не спасли: в 1938--39 гг. он был арестован и погиб в тюрьме, кажется, до сих пор не реабилитирован.
** Раньше других эта судьба постигла Слепкова, молодого ученого-экономиста. Отправленный на "низовую работу" на Северный Кавказ, Слепков был ложно обвинен в сношениях с "кулацкими бандами", арестован и исчез бесследно . ..
видели, -- прибавил Бухарин, -- у нас о нем и его Волке фильм сделали, который недавно у Вас в Париже показывали" ... Этот фильм я действительно видел, и пограничник, и его ученая овчарка Волк, и особенно горы -- все было неподражаемо хорошо... Несколько дней они скитались вдвоем по горам, по самым непроходимым местам, и Волк неизменно бежал впереди. Вел себя этот Волк с огромным достоинством. "Другого такого пса я в жизни не видел", -искренне восхищался Бухарин (оказалось, именно он и устроил постановку этого фильма).
Как-то подошли к развилке двух тропинок. Пограничник направил коня по менее хоженой. "Эта короче, -- указал он на другую, -- но ехать теперь по ней верное самоубийство: дожди ее размыли, были обвалы--даже серны ходить перестали". "А я, -- прибавил Бухарин, -- направил коня именно по этой, размытой" ... Потом, когда тропинки сошлись, пограничник уже поджидал -- и смотрел он злее своего Волка ... "Счастлив Ваш Бог, -- пригрозил мне стеком, -- но больше со мною таких штучек не проделывайте... Не посмотрю, что Вы член Цека" ...
Я, конечно, поинтересовался, как было с дорогой, -- Бухарин только отмахнулся: "Не стоит и говорить! Конечно, он был прав, дорога была совершенно невозможной. Зато конь был на высоте!"
Бухарин вообще много рассказывал об этом пограничнике, который, по-видимому, действительно был красочной фигурой: конечно, коммунист, но со своеобразной философией жизненного опыта, с высоко развитыми чувствами и личного достоинства, и ответственности перед коллективом ... И по тому, как Бухарин о нем говорил, было ясно, что тот не просто произвел на него большое впечатление, как яркий человек, встреченный на жизненном пути, -- что дело шло о большем; Бухарин видел в нем характерного представителя тех новых людей, которые при советской власти выдвинулись из народа на посты ответственных низовых работников.
Из всех разговоров вокруг этой поездки мне стало ясным, что в Среднюю Азию Бухарин ехал в настроениях глубокого пессимизма, упиравшегося в нежелание жить. Прямо этого Бухарин мне не говорил, но его рассказы подводили именно к такому выводу. Кончать жизнь самоубийством он не хотел -это было в каком-то смысле признанием своего поражения. И мысль его вертелась вокруг вопроса, как уйти из жизни, чтобы это не было открытым самоубийством. Он, как говорится, "испытывал судьбу": ходил по грани, откуда было легко сорваться. История с размытой тропинкой была именно таким "испытанием судьбы". Смерть не пришла -- не по отсутствию воли к ней у всадника. Горный конь пронес Бухарина там, где боялись проходить