Разговоры с Раневской

Пешкова мне рассказала по большому секрету: когда Алексей Максимович скончался, здесь в столовой собралась комиссия по его литературному наследству. Крючкова, секретаря Горького, штатного кагэбэшника, к тому времени то ли убрали, то ли посадили, не помню, но там тоже ходила версия о врачах-убийцах, что заставляли пролетарского писателя делать гимнастику у открытой форточки, устраивали сквозняки и прочие диверсии. Так вот, комиссия, кажется, ее возглавлял Бялик, крупный горьковед, или Кирпотин, в общем, кто-то очень солидный, вдруг наткнулась на горьковские дневники. О существовании их никто, кроме Пешковой, не знал. Открыли первую тетрадь, начали читать и прочли такое, что у читавшего язык отнялся, а все стали белее мела.

— Товарищи, — сказал дрожаший Бялик или Кирпотин, — единственное наше спасение: мы тетрадь не открывали, ничего не читали, а увидев дневники, сразу решили звонить в органы — пусть они разберутся. Что и сделаем немедленно.

Так и сделали. И уцелели. А что с дневниками, до сих пор никто не знает.

«Мещане» в Москве

Большой драматический привез в Москву «Мещан».

— Вы знаете эту пьесу? — спросила Ф. Г.

— С детства! В Малом я видел «Мещан» с Каюковым, Анненским, вашей знакомой — Ксенией Тарасовой и с потрясающей Зеркаловой — она играла вдову начальника тюрьмы. Ее сцена — концертный номер на «бис»! Зал хохотал и грохотал, я отбил себе ладони!

— Вы уже тогда изменяли мне с другой?! Вот и верь мужчинам! Вы же клялись, что влюбились в меня на «Подкидыше» раз и навсегда!

И как это не раз было с Ф. Г., настроение ее сразу переменилось.

— К Дарье я вас не ревную, — сказала она, тяжело вздохнув. — Вот вам еще одна странность жизни: мы вместе работали у Алексея Дмитриевича в Театре Красной Армии. Она подала заявление в Малый — ее приняли. Меня — нет. Почему — неизвестно. Мы не конкурентки, но тюремную вдову я могла бы сыграть и совсем по-другому. Я обожаю номера на «бис», от которых публика визжит и плачет! И потом, как приятно — сорвал аплодисмент, и весь вечер свободна!

Вы думаете, почему у теноров любимая партия — Ленский? Только опера началась, а ты уже через полчаса можешь идти на все четыре стороны. Мы с Верочкой — с Верой Холодной, надеюсь, эту фамилию вы слыхали? — ходили на всех «Онегиных» с Собиновым. Вера была страстная поклонница Леонида Витальевича, она вообще обожала оперу, сама неплохо пела и все мучилась, что с экрана нельзя — нет, не говорить! — а именно петь. И после каждой дуэли мы с ней стрелой вылетали из Большого — Леонида Витальевича ждал уже экипаж, мы минут двадцать топтались возле, а потом ехали с нашим кумиром в «Славянский базар» или в «Эрмитаж». Или еще куда-то, где был бильярд. Собинов и меня научил гонять шары…

На следующий день мы пошли в Центральный детский театр, на сцене которого ленинградцы давали «Мещан».

— Я здесь и «Пигмалион» с Зеркаловой видел — сразу после войны, — с гордостью сообщил я Ф. Г.

— Не выставляйтесь всезнайкой, — оборвала она меня. — В театры, которые меня отвергли, я не ходила и никогда не пойду.

Вокруг спектакля БДТ был настоящий ажиотаж. В газетах появилось уже немало рецензий, самых-самых положительных. За билетами, которые разошлись в два часа, устроили настоящую битву. Толпа у входа, милицейский кордон и весь театральный бомонд в зале, — как говорится, спектакль обречен на успех еще до того, как он начался.

Первый акт. Минут через пятнадцать Ф. Г. начала ерзать, вздыхать, мы перекинулись взглядами раз-другой, и вдруг она наклонилась ко мне:

— Умоляю, не вертитесь! Вокруг — столько глаз. И Нателла где-то здесь. Мы под прицелом!..

В антракте включились в бесконечный прогулочный круг.

— Умоляю, улыбайтесь! — шептала Ф. Г. — Что вы насупились, как будто только от дантиста. Вы довольны, вы довольны. И я тоже. Посмотрите на меня — я же уже превратилась в китайского болванчика: только и киваю головой! Но ведь улыбаюсь!.. Боже, как я влипла. Как вы это назвали — «ползучий реализм»? По-моему, что-то хуже. А когда эта превосходная Попова начала ловить моль — это такая уж находка!.. И никуда мы с вами не уйдем, и не надейтесь! Думаете, мне не хочется? Здравствуйте, Ангелина Иосифовна! — раскланялась она со Степановой. — У меня от скуки скулы сводило, а я улыбалась. Потому как народная и не хуже других! Ниночка уступила вам билет — у нее сердце кровью обливалось! Если бы она знала, как ей повезло!..

И дома, после спектакля, за ужином: