Разговоры с Раневской

— Фаина Григорьевна, у меня тогда составился длинный список, с номерами телефонов, иногда только с адресами. И я с утра бегал по Москве, если повезет, встречаясь не с одним человеком.

— Ну а с Верочкой? Она, наверное, очень изменилась?

— Я был у нее в доме на Стромынке, напротив университетского общежития. Записал все, что она сказала. Если хотите, как-нибудь принесу.

— Нет, вы не понимаете, как удивительно все, что вы рассказали! Жизнь наша складывается из каких-то периодов, отрезков, колеи. Они кончаются, мы возвращаемся к ним и забываем тех, с кем недавно общались. Живем другим. А там ведь, в прошлом, жизнь тоже продолжается. И вот приходите вы и сталкиваетесь с теми, кого я считала давно ушедшими. Это почти невероятно: связь времен будто и не распадалась!..

«Сэвидж». Три финала одного спектакля

В спектакле «Странная миссис Сэвидж» три финала.

Первый — «охота за сокровищем окончилась», миссис Сэвидж прощается с сумасшедшими — вряд ли она когда-либо еще их увидит, у доктора Эммета нет причин задерживать ее в клинике.

Финал второй: мисс Вилли неожиданно возвращает миссис Сэвидж ее состояние: бумаги, которые якобы сожгла в своей ванне одна из больных, оказались целыми. Этот финал, написанный автором с явным стремлением поразить публику, Раневская смягчила, играла «проходно».

Такая трактовка, как это ни кажется на первый взгляд алогичным, не только не губила пьесу, а спасала ее, затушевывала те признаки ремесленного конструирования (грубо говоря — драмодельчества), которые проскальзывают в сочинении Джона Патрика.

И наконец, финал третий, который автором пьесы был едва намечен, но который у Раневской стал главным, — миссис Сэвидж изменила свои намерения, она решает навсегда остаться в «Тихой обители».

Работа над этими финалами продолжалась в каждом спектакле, и Ф. Г. считала, что сделано далеко еще не все. И это, вероятно, так: в тех случаях, когда мне казалось, что к роли уже нельзя ничего ни прибавить, ни убавить, что все дальнейшие поправки или новые варианты ни к чему, Раневская доказывала старую, банальную, но вечную истину: стремление к совершенству не знает границ, а искусство актера — вечный поиск. .

Для Раневской три финала стали, по существу, философскими эпизодами.

Миссис Сэвидж прощается с сумасшедшими.

— Вы нас не любите? — спрашивает Ферри. — Почему вы уезжаете?

— Так нужно, — отвечает миссис Сэвидж, не желая никого обидеть.

Она полюбила своих новых друзей, сочувствует их несчастью, но не хочет показать, что ей жаль их, не хочет дать им почувствовать, что они ущербны.

На прощание пациенты «Тихой обители» приносят подарки: Ферри и Флоренс — салфетку и солонку с фирменным клеймом клиники, Ганнибал—купленное ему еще в детстве кольцо с надписью: «Да будет свет», Джеф — любимую библиотечную книгу, Пэдди — пуговицу — глаз для медвежонка, которому, по словам миссис Сэвидж, «давно надоело смотреть на мир одним глазом». Для миссис Сэвидж каждый из них равно дорог—в них доброта, выражение любви, признательности. Ее взволновали эти скромные знаки внимания. Укладывая подарки в чемодан, она говорит о значении каждого из них:

— Ферри мне подарила свою заботу, Флоренс — щепотку соли, чтобы я познала суть вещей. Миссис Пэдди — глаз, чтобы я заглянула в самое себя. Ганнибал мне подарил свой девиз: «Да будет свет»!

Так обычно шла эта сцена. И вдруг однажды Ф. Г. мне сказала:

— А знаете, я не должна брать с собой их подарки. Разве мне нужны эти вещи, тем более я знаю, что они все не личные, а казенные, и только добрые побуждения заставили Джефа дарить не принадлежащую ему книгу, а Ферри взять со стола салфетку с надписью: «Тихая обитель». Ведь я уношу с собой только то значение, которое придаю этим вещам, тот смысл, который вкладываю в действия пациентов «Обители»…

Я не мог сразу сказать, так ли это важно для зрителя. Только потом я смог убедиться, что первый финал неожиданно обрел нечто новое.

Он лишился незначительного действия — передачи мисс Вилли одного за другим подарков, но приобрел другое звучание. Уже не видя подарков, мы следим только за ходом рассуждений миссис Сэвидж, ее оригинальными оценками.

Раневская-Сэвидж давала их с затаенным чувством боли, с чуть заметной иронией, направленной только на самое себя. Лишь вопрос мисс Вилли заставлял ее улыбнуться:

— А Джеф? Джеф вам ничего не подарил?

— О нет. Он подарил мне свою любимую библиотечную книгу «Продолжительность жизни обезьян».

Ей трудно расставаться с пациентами «Тихой обители». Они не только стали ее друзьями — она увидела, что нужна им, что может им помочь. Ведь благодаря ей миссис Пэдди, которая уже в течение многих лет не сказала ни одной связной фразы, вдруг заговорила. Вместо почти бессмысленного набора слов, который она произносит в минуты волнения («Терпеть не могу капусту, кадушки, кольд-крем, ревень, сенаторов…»), расставаясь с миссис Сэвидж, она с огромным трудом, заикаясь и запинаясь, проговорила:

— Терпеть не могу все на свете, кроме вас. Вас я люблю. И хочу… И хотела бы, чтобы вы никогда нас не покидали.