Разговоры с зеркалом и Зазеркальем

Во всех женских текстах гендерный аспект авторского Я(и нарратора, и автогероини) оказывается чрезвычайно значимым, если не решающим; все рассмотренные авторы обсуждают свое Якак женское Я.

Обсуждая или создавая собственную идентичность, женщины-авторы дневников, воспоминаний, писем не могут делать это, игнорируя существующие мифы женственности. Это мифы, в какой-то степени — общие для патриархатного общества, но в то же время в текстах они варьируются: в разное время, в разном возрасте, в разной социокультурной среде различные мифы женственности оказываются наиболее актуальными. В определенной мере на значимость для автора-женщины тех или иных моделей женственности влияют и предпочтения персонально тех мужчин, которые персонифицируют для нее патриархатную власть или выступают как своего рода «эксперты» «нормальной», «правильной» женственности.

Как в свое время со злой иронией писала Симона де Бовуар, конкретные мужчины приспосабливают мифы женственности к своим психологическим и житейским нуждам, «каждый (из мужчин. — И.С.) может обрести в них сублимации своего скромного опыта <…>. Любовь к дешевой вечности, к карманному абсолюту, свойственная большинству мужчин, удовлетворяется за счет мифов» [561]. Так, для А. Керн важной оказывается модель смиренной и добродетельной жены-дочери, навязываемая ей отцом как контролирующей инстанцией; для Е. Поповой — те акценты в представлениях о женщинах и женственности, которые пропагандировались почитаемыми ею представителями славянофильства и т. п. Обсуждение себя и своего Яв женских автотекстах в большой степени определяется «чужими», не ими выбранными ролями, не ими созданными способами говорить о себе как о женщине.

Эти выводы, которые, как мне кажется, ясно следуют из анализа избранных мною женских текстов, позволяют если не оспорить, то по крайней мере проблематизировать получившее широкое распространение мнение Барбары Хельдт, высказанное ею в книге «Ужасное совершенство» (Terrible perfection), — мнение об автобиографии как особой, альтернативной и «привилегированной» линии женской традиции в русской культуре.

Хельдт считает, что, в отличие от прозы, автобиография и лирика являлись теми областями творчества, где женское письмо не было определено мужчинами. В этих сферах женщины-авторы, с точки зрения исследовательницы, не вступали в конкурентную борьбу за лучшее и наиболее правильное следование художественным стандартам, а могли свободно искать свой голос и способы самовыражения. «Автобиография и лирика в отличие от художественной прозы, — пишет Хельдт, — являются самоопосредованными (self-mediated). Нарративный или лирический голос обращается прямо к читателю. Женщины и их сознание не являются больше в основе своей частью природы или частью общества, они уполномочены заняться исследованием себя самих» [562].

Разумеется, трудно не согласиться с тем, что автодокументальные жанры менее четко дефинированы, они более гибки и свободны, жанровые стандарты не определяют здесь столь жестко формы сюжетосложения и т. п.

Но как уже говорилось выше, и в воспоминаниях, и в автобиографиях, и в дневниках, и в письмах, написанных женщинами, всегда присутствует «чужое слово»: голос патриархатного судьи или цензора, который осуществляет дискурсивное принуждение. Это может быть образ ментора (у Соханской, Зражевской), отца (у Керн), женофобного критика (у Зражевской и Соханской), матери (у Дуровой и Скалон), мужа (у Якушкиной, Н. Герцен), «потенциального» мужа (у Олениной), некоей высшей моральной инстанции (у Колечицкой); в качестве контролера может представать и неперсонифициронанное общественное мнение.

Образ Яв женских автодокументах строится на пересечении имеющихся дискурсов женственности, с ориентацией не только на социокультурные половые стереотипы, но и на конкретные, распространенные в современной авторам литературеобразцы. Женские авторы, ведя свои «разговоры с зеркалом» автотекста, придают своему лицу то выражение, которое ждет от них чужой взгляд, они обрисовывают свою женскую идентичность, идя навстречу существующим в обществе ожиданиям.

Однако, обсуждая и описывая себя через эти, навязанные мужскими идеологами модели, мифы женственности, женщина-автор одновременно, как писала Франсуаза Лионнет [563], «разыгрывает» их, остраняет, оценивает, вступает с ними в диалог и тем самым хотя бы частично деконструирует.

Недаром во многих текстах проявляется тенденция изобразить себя как персонаж, своего рода романную героиню, объективировать Яв Она.По отношению к такому персонажу можно уже создать эпическую или ироническую дистанцию, дающую возможность обсуждения и «игры».