Разговоры с зеркалом и Зазеркальем

Анна Алексеевна в 1820-е годы была «украшением» отцовского салона. Здесь с ней познакомился Пушкин, посвятил ей целый ряд стихотворений (среди них «Ее глаза», «Ты и вы», «Не пой, красавица, при мне…»). Пушкин сватался к Анете, но получил отказ ее родителей [260].

Именно как персонаж пушкинской биографии и адресат его стихов А. Оленина присутствует в исследованиях о русской литературе первой половины XIX века. Ее дневник использовался как источник сведений о Пушкине и других известных персонажах культурной истории. Так как великого поэта она в своем дневнике не очень жаловала, то и саму Анету в некоторых работах не особенно высоко оценивают: она была «весьма обыкновенной» [261].

В 1840 году уже немолодой девушкой она вышла замуж за офицера лейб-гвардии гусарского полка Ф. А. Адорно, который позже служил в Варшаве, где вместе с ним жила и Анна Алексеевна; после смерти мужа (1885) она поселилась у младшей дочери Антонины в Волынской губернии, где и скончалась в 1888 году [262].

Как и другие автодокументальные тексты женщин, ДневникОлениной никогда не становился предметом такого исследования, где в центре исследовательского интереса оказалась бы сама диаристка или жанр дневника в контексте его гендерной специфики.

ДневникАнеты Олениной, в отличие от текстов Керн и Якушкиной, не имеет эпистолярной формы, но и в нем можно видеть черты адресованности и игры на границе открытости/закрытости текста.

В записях встречаются фразы, обращенные к самой себе, к журналу и т. д.:

Вообразите, каникульный жар в уме, в крови и… в воздухе… (55).

Да, смейтесь теперь, Анна Алексеевна, а кто вчера обрадывался и вместе испугался, увидя в Конюшенной улице колязку, в которой сидел мущина с полковничными эполетами и походивший на… (55). (Орфография воспроизводится так, как в избранном издании. — И.С.).

Ах, Анета, Анета, ты не чувствуешь всего твоего благополучия! (114).

Итак, Душа (обращение к собственной совести. — И.С.)будь снисходительна и прости мне вольное мое прегрешение. Журнал — исповедь, и так, Отче Совесть, слушай (97).

Один ты, друг мой, один-один Журнал, узнаешь, что за чувство во мне, когда я слышу его голос (108).

Прости, души моей утешитель, Журнал! (132).

Тыэтих обращений — некое идеальное Ты, Ты-двойник, функция которого напоминает назначение того господина(или, скорей, госпожи) Никто(Nobody), которому адресует свой журнал пятнадцатилетняя Фрэнсис Берни (Frances Burney, впоследствии известная английская писательница). Это понятие (Nobody), как замечает Стюард Шерман, «с первых страниц ее журнала выполняет двойную функцию, фигурируя и как подлинное отсутствие, и как необходимое, существенно важное доверенное лицо (лучший друг и конфидент), которого Берни идентифицирует с самим журналом» [263]. При этом в некоторых местах дневника Берни Nobodyтехнически обозначается как женское Ты [264].

Интересно, что в женском дневнике структура «ни к кому не обращаюсь» заменяется на «обращаюсь к Никому», что свидетельствует о потребности в адресованности, в диалогичности. В ДневникеAnnette этот Я-другой именуется собственным именем, душенькой-совестью или другом-журналом.

Однако кроме такого символического адресата и в оленинском дневнике (как у Керн) предполагаются или называются и более конкретные читатели-адресаты — например, будущие дети [265].

Я хотела, выходя замуж, жечь Журнал, но ежели то случится, то не сделаю того. Пусть все мысли мои в нем сохранятся; и ежели будут у меня дети, особливо дочери, отдам им его, пусть видят они, что страсти не ведут к щастью, а путь истиннаго благополучия есть путь благоразумия. Но пусть, и они пройдут пучину страстей, они узнают суетность мира, научатся полагаться на одного Бога, одного Его любить пылкой страстью (64).