Разговоры запросто

Менедем. Входить к врагу через такую калитку — верная погибель.

Огигий. Конечно! Мистагог мне говорил, что в старину один рыцарь, верхом на коне, ускользнул через нее от погони. Несчастный был уже, можно сказать, у неприятеля в руках и, окончательно отчаявшись, вдруг вспомнил о святой Деве и доверил свою жизнь ей: он решил искать прибежища подле ее алтаря, если бы калитка пропустила. И тут совершилось неслыханное: в один миг всадник с конем оказался внутри ограды, а преследователь, в бессильной злобе, бушевал снаружи.

Менедем. И ты поверил этой удивительной истории?

Огигий. Вполне.

Менедем. А ведь ты философ, тебя убедить не так просто.

Огигий. Он показывал мне медную доску, прибитую к воротам, а на доске — изображение спасенного рыцаря в тогдашнем английском уборе, какой мы видим на старинных картинах. И если картины не лгут, худо жилось в ту пору цирюльникам, красильщикам, суконщикам.

Менедем. Отчего?

Огигий. Оттого, что у рыцаря борода, как у козла, а на всем платье ни единой складки; такое оно тесное, да узкое, что и само тело становится меньше, скуднее. Была и еще одна доска — с видом и размерами святилища.

Менедем. Сомневаться было уже грешно.

Огигий. Верхняя часть калитки забрана железной решеткою, пропускающей только пешего. Нельзя, чтобы конь попирал копытами место, которое тот конник посвятил Деве.

Менедем. Это так и должно быть.

Огигий. Потом, к востоку от входа, — часовенка, полная чудес. Тут встречает нас другой мистагог. Произносим краткую молитву. Показывают нам сустав человеческого пальца, больший из трех. Я облобызал, реликвию и спрашиваю, чья она. Мистагог отвечает: «Святого Петра». — «Неужели, говорю, апостола?» — «Да, говорит, апостола». Разглядываю я сустав, такой большой, что мог бы принадлежать и исполину, и замечаю вслух: «Как видно, крупного роста был святой Петр», — и тут кто-то из моих спутников расхохотался. Я был очень раздосадован и огорчен. Если бы он промолчал, служка показал бы нам все реликвии до последней. А так — насилу успокоили нашего мистагога, сунув ему несколько драхм.

Перед часовнею стоял домик. Служка объявил, что этот домик перенесен сюда внезапно и издалека, зимней порою, когда все вокруг было завалено снегом. Под ним — два колодца, полные до краев. Источник посвящен Богородице. Вода на диво холодная и помогает против болей в голове и в желудке.

Менедем. Если холодом лечат болезни головы и желудка, то скоро пожары начнут тушить маслом.

Огигий. Ведь это чудо, странный ты человек! А что было бы за чудо, если б холодная вода утоляла жажду?!

Менедем. Не только чудо, но и часть представления.

Огигий. Нам говорили, что источник внезапно ударил из земли по велению святейшей Девы. Я все внимательно оглядываю и спрашиваю, сколько лет прошло, как это строение сюда перенесено. Отвечает служка*; несколько веков. «Но ведь стены, если глаза меня не обманывают, совсем новые?» В ответ — никаких возражений. «И эти деревянные столбы — тоже?» Служка не отрицает, что их поставили недавно, да и самый их вид свидетельствует о том же. «А эта соломенная крыша, по-моему, настлана и вовсе недавно?» Соглашается. «Да и эти балки, и самые стропила, которые поддерживают кровлю, положены, мне кажется, не слишком давно?» Подтверждает. Когда таким образом перебрали все части хижины, я спрашиваю: «Откуда ж известно, что эта лачужка принесена издалека?»

Менедем. Любопытно! И как служка выпутался из этой петли?

Огигий. Он тут же показал нам ветхую медвежью шкуру, приколоченную к балкам, и разве что в глаза не посмеялся над нашею слепотою. И правда, не заметить такого очевидного свидетельства! Уверившись и попросив извинения за свою ненаблюдательность, мы двинулись к небесному млеку блаженной Девы.

Менедем. О, Матерь, во всем подобная Сыну! Он оставил нам столько своей крови! А она — столько молока, сколько едва ли могли бы источить сосцы женщины, родившей единожды, даже если бы младенец не испил из них ни капли!

Огигий. Так же точно толкуют о кресте господнем, который показывают по храмам и по частным домам в столь многих местах, что если бы все частицы собрать, можно бы, наверно, нагрузить доверху целое судно. А ведь господь нес свой крест на собственных плечах.

Менедем. А это тебе не кажется еще одним чудом?

Огигий. Необычайным я бы это, пожалуй, назвал, но чудесным — никогда, потому что господь, умножающий частицы креста по своему усмотрению, — всемогущ.

Менедем. Благочестиво ты объясняешь. И все же я опасаюсь, что многое подобное просто-напросто вымышлено ради наживы.

Огигий. Не думаю, чтобы господь согласился терпеть такие насмешки над собою.

Менедем. Напротив! Ведь святотатцы грабят и Матерь, и Сына, и Отца, и Духа, а они порою и не пошевельнутся, чтобы отогнать злодеев хоть мановением головы, хоть шумом. Такова уж божественная кротость.

Огигий. Ты прав. Но слушай дальше. Млеко хранится на главном алтаре. Посредине алтарного образа Христос, одесную — Матерь, в знамение почета. Ибо млеко знаменует собою Матерь.

Менедем. Значит, его можно видеть?

Огигий. Да, заключенным в хрусталь.

Менедем. Значит, оно жидкое?