Разговоры запросто

Мясник. Ну что ж, сравни иудея, который постится по определенным дням, но не постился бы, если бы к тому не принуждал Закон, — сравни его с христианином, который соблюдает пост, назначенный людьми, но, конечно, и не подумает его соблюдать, если ты отменишь закон. Или, пожалуй, иудея, воздерживающегося от свинины, сравни с христианином, по пятницам воздерживающимся от скоромного.

Рыбник. Человеческой слабости, которая в чем-то сопротивляется закону, я думаю, будет даровано прощение, упорству, отвергающему закон умышленно и ропщущему против него, — никогда.

Мясник. Ты утверждаешь, что божественные законы не всегда обязательны под страхом геенны огненной.

ыбник. Да. И что из этого?

Мясник. Но ты не смеешь утверждать, что существует человеческий закон, грозящий тою же карой, который был бы не обязателен, ты оставляешь нас в сомнении на этот счет? Человеческим законам ты, по-видимому, придаешь намного больше значения, чем божиим. Ложь и злословие дурны по самой своей природе и воспрещены богом; и, однако, ты утверждаешь, что есть разновидность лжи и злословия, которая геенною не кажется. А того, кто по какой бы то ни было причине поел в пятницу мяса, ты избавить от геенны не смеешь.

Рыбник. Не мне карать или освобождать от наказания.

Мясник. Если законы божественные и человеческие обязательны в равной мере, какое между ними различие?

Рыбник. Ясно какое. Кто нарушит человеческий закон, против человека погрешает непосредственно, а прошв бога опосредствованно (если разрешишь мне воспользоваться цветочками схоластики), кто нарушит закон божественный — наоборот.

Мясник. Что за важность, в каком порядке будешь ты смешивать уксус с полынью, если все равно мне нить и то и другое? Или что за важность, ранит ли камень сперва меня, а после отскочит и поразит друга, или наоборот?

Рыбник. Я повторяю то, чему выучился.

Мясник. И если силу принуждения оба закона черпают из своего предмета и из обстоятельств, какое различие меж авторитетом божиим и человеческим?

Рыбник. Нечестиво ты расспрашиваешь!

Мясник. Однако ж многие верят, что различие громадное. Бог дал Закон через Моисея, и нарушать его не дозволено. Но бог возвещает законы и через пап тоже или, во всяком случае, через собор — какая ж разница между этими и теми, древними? Моисеев закон дан через человека и наши через людей. И, по-видимому, открытое богом через одного Моисея имеет меньше веса, чем явленное святым Духом через многолюдный собор епископов и ученых.

Рыбник. О духе Моисея сомневаться не пристало.

Мясник. На место епископов поставим Павла. Итак: какое различие меж наставлениями Павла и любого из епископов?

Рыбник. Бесспорно, Павел писал под наитием Духа.

Мясник. Это высшее достоинство писаний на кого распространяется?

ыбник. Я думаю, только на апостолов. Да еще, пожалуй, авторитет соборов непререкаем.

Мясник. Почему нельзя сомневаться о духе Павла?

Рыбник. Единогласие Церкви этому противится.

Мясник. А насчет епископов сомневаться можно?

Рыбник. Пустые подозрения недопустимы, разве что откроется несомненное стяжательство или нечестие…

Мясник. А насчет соборов?

Рыбник. Нельзя — как скоро они собраны и проведены по всем правилам и во Духе святе.

Мясник. Значит, есть соборы, о которых этого не скажешь?

Рыбник. Могут быть. Иначе богословы не прибавили бы такого ограничения.

Мясник. Выходит, что и насчет соборов возможно сомнение?

Рыбник. Раз уже они приняты и одобрены единодушным суждением христианских народов, — едва ли.

Мясник. Раз уже мы переступили ту черту, которою господь соизволил положить границею вокруг святейшего и нерушимого авторитета Писания, мне кажется, существует и другое различие меж законами божественными и человеческими.

Рыбник. Какое?