Разговоры запросто

Феотим. Франциск никогда не носил ни рясы такого цвета, как у них — чересчур темной, — ни пояса из белого полотна. И когда они постучатся в дверь, то услышат: «Не знаю вас!» — ибо не будет на них свадебных одежд. [690]

Филекой. Это всё?

Феотим. Да ты еще ничего не слыхал! В-пятых, сообщил ему господь, что все зложелатели серафического ордена — а таковых, увы! слишком много — не достигнут и половины возраста, назначенного им свыше, но будут гибнуть самою злою, но не самою скорою смертью.

Филекой. Тому мы знаем в прошлом много разных подтверждений, а можем привести и свежий пример — кардинала Сионского Матфея[691]: он ненавидел полуобутых и отзывался о них самым скверным образом — и умер, не дожив, мне кажется, и до пятидесяти.

Феотим. Да, ты прав. Но он и херувическому ордену вредил не меньше. Говорят, что это главным образом его стараниями сожгли в Берне четверых доминиканцев[692], а если бы не он, монахи, дескать, сумели бы смягчить сердце папы деньгами.

Филекой. Но рассказывают, что они разыграли неслыханно нечестивую комедию! Ложными видениями и чудесами они старались внушить убеждение, будто Богородица запятнана первородным грехом, будто у святого Франциска не было истинных знаков ран Христовых, но были они скорее у Катерины Сиенской, и будто бы самые явные и бесспорные знаки были обещаны послушнику, которого они подучили сыграть в комедии главную роль. Ради этого обмана употребили во зло святые дары, а под конец прибегли и к дубью, и к яду. И говорят, что это была затея не одного только монастыря, но всего орденского начальства.

Феотим. Как бы там ни было, а недаром изречено богом: «Не прикасайтесь к помазанным моим»[693].

Филекой. Жду, не осталось ли еще чего.

Феотим. Остается шестое откровение, в котором господь поклялся Франциску, что покровители и доброхоты серафического ордена, как бы нечестиво они ни жили, все-таки рано или поздно сподобятся господнего милосердия и преступную жизнь заключат блаженной кончиною.

Филекой. Даже если будут захвачены за прелюбодеянием и убиты на месте?

Феотим. Что обещал господь — незыблемо и неизменно.

Филекой. Но чем они мерят благосклонность и расположение?

Феотим. Неужели не ясно? Кто дарует, кто одевает, кто вкусно кормит — тот и любит.

Филекой. А кто увещает и наставляет, тот не любит?

Феотим. Этого у них и меж собою в избытке, и потом такого рода благодеяния они привыкли оказывать сами, а не принимать от других.

Филекой. Выходит, что господь ученикам Франциска пообещал больше, чем собственным ученикам. Он согласен записать на свой счет любое благодеяние, оказанное ради него любому христианину, но тем, кто живет дурно, жизни вечной не обещает.

Феотим. И не удивительно, друг, ибо величайшая сила Евангелия была припасена для этого ордена. Но выслушай седьмое, и последнее откровение.

Филекой. Слушаю.

Феотим. Поклялся ему господь, что ни один из тех, кто умирает в серафическом облачении, не умрет плохо.

Филекой. Но что ты называешь «умереть плохо»?

Феотим. Плохо умирает тот, чья душа, расставшись с телом, отправляется прямо в преисподнюю, откуда нет возврата.

Филекой. Значит, от пламени чистилища это платье не избавляет?

Феотим. Нет, кроме тех случаев, когда смерть наступает в самый праздник святого Франциска. Но разве мало, по-твоему, — спастись от преисподней?

Филекой. По-моему, чрезвычайно много. Но как судить о тех, кого облачают в священное платье уже мертвыми? кто не успел в нем умереть?

Феотим. Если они желали этого при жизни, желание принимается за деяние.

Филекой. Когда я жил в Антверпене, довелось мне, в числе других родственников, присутствовать при последних минутах одной почтенной женщины. Был у постели францисканец, муж, окруженный всеобщим уважением. Видя, что умирающая вот-вот испустит дух, он вложил одну ее руку в свой рукав, так что прикрытою оказалась и часть плеча. Тогда некоторые сомневались, вся ли женщина спасена от адских врат или только ее часть — та, что была прикрыта рясою.

Феотим. Она была спасена целиком, совершенно так же, как при крещении в воду погружают только часть человека, но христианином он становится весь, от пят до маковки.

Филекой. Поразительно, что злые духи так боятся этого платья.

Феотим. Больше, чем креста господня. Когда хоронили Евсевия, я видел — и не я один — полчища черных демонов, с виду похожих на мух; они так и бросались на мертвое тело, но коснуться не смели.

Филекой. Но лицу, ступням и ладоням грозила опасность — ведь они-то были обнажены.

Феотим. Как змеи не выносят тени ясеня, сколь бы далеко она ни протянулась, так демоны ощущают достославную едкость священного облачения даже издали.

Филекой. Коли так, я не думаю, чтобы эти тела были доступны тлению, — иначе оказалось бы, что у червей храбрости больше, чем у демонов.

Феотим. Вполне правдоподобно.

Филекой. До чего посчастливилось вошкам, которые постоянно живут в столь божественной одежде! Но когда одежду опускают в могилу — что же тогда хранит душу?