Фабулла. Как же возможно, чтобы голова, раз она одна, не принадлежала всем членам тела сообща? И далее: если бог создал человека по своему подобию, это подобие запечатлено в очертаниях тела или в дарах души?
Евтрапел. В дарах души.
Фабулла. Но тогда какое у мужчин преимущество перед нами? В котором из двух полов больше пьянства, ссор, драк, смертоубийств, грабежей, прелюбодеяний?
Евтрапел. Но только мы, мужчины, воюем за отечество.
Фабулла. Но вы же и в бегство обращаетесь сплошь да рядом, позорно бросив свое место в бою. И не всегда воюете за отечество, а чаще покидаете жену и детей ради грязного жалованьишка, добровольно, хуже всяких гладиаторов, предаете свои тела рабской необходимости либо умирать, либо убивать. И как бы ты ни хвастал передо мною воинской доблестью, любой из вас, если бы хоть однажды испытал, что такое роды, предпочел бы десять раз стоять в боевом строю, чем один раз родить ребенка; а мы родим да родим, не считая. В самом деле, на войне не всегда доходит до битвы, а если и доходит, не всякая часть войска в одинаковой опасности. Те, что вроде тебя, размещаются посредине строя, иные — в резерве, иные — в последних рядах, наконец, очень многих спасает бегство и плен.
А нам нельзя иначе, как биться со смертью лицом к лицу.
Евтрапел. Такие речи я слышу не впервые, только верны ли они?
Фабулла. Слишком верны.
Евтрапел. Хочешь, Фабулла, я упрошу твоего мужа, чтобы вперед он к тебе не прикасался? И ты будешь в полной безопасности.
Фабулла. Это самое большое мое желание, если только ты можешь его исполнить.
Евтрапел. А какая будет просителю награда, если он достигнет успеха?
Фабулла. Дам тебе десять говяжьих языков прямо из коптильни.
Евтрапел. Да, это лучше, чем десять соловьиных. Я согласен. Впрочем, сделку будем считать заключенной не раньше, чем совершим договор по всем правилам.
Фабулла. Требуй вдобавок любого поручительства и какого ни вздумаешь обеспечения!
Евтрапел. Все будет, как ты желаешь, но спустя месяц.
Фабулла. А почему не сейчас же? Евтрапел. Охотно объясню: боюсь, что за месяц твои желания переменятся, и тогда тебе придется платить двойную награду, а мне делать двойную работу — сперва убеждать, потом разубеждать.
Фабулла. Хорошо, пусть будет так. А пока продолжай доказывать, почему мужской пол лучше женского.
Евтрапел. Вижу, что у тебя на уме единоборство, а потому в настоящее время полагаю более разумным уступить. Сразимся в другой раз, когда я буду вооружен и приведу с собою подкрепление: ведь если дело решают речи, тут и семерых мужчин против одной женщины мало.
Фабулла. Да, природа вооружила нас языком. Впрочем, и вы не безъязыкие.
Евтрапел. Пожалуй. А где твой малютка?
Фабулла. В соседней комнате.
Евтрапел. Что он там делает? Капусту варит?
Фабулла. Болтун ты, болтун! Он с кормилицей.
Евтрапел. Про какую такую кормилицу ты мне толкуешь? Разве бывает другая кормилица, кроме матери?
Фабулла. Ну, конечно! Так повсюду принято.
Евтрапел. Хуже примера ты и назвать не могла, Фабулла. Повсюду грешат, повсюду играют в кости, повсюду ходят к продажным девкам, повсюду обманывают, пьянствуют, беснуются.
Фабулла. Так решили друзья. Они говорят, что надо пощадить мои годы, еще совсем молодые.
Евтрапел. Если природа дала силу зачать ребенка, она, без сомнения, дала силу и на то, чтобы его выкормить.
Фабулла. Пожалуй, что верно. Евтрапел. Неужели ты не ощущаешь, какая сладость в этом имени — «мать»? Фабулла. Ощущаю. Евтрапел. Если б могло так случиться, согласилась бы ты, чтоб другая женщина была матерью твоего ребенка?
Фабулла. Ни за что!
Евтрапел. Почему же тогда переносишь больше половины материнского звания на другую?
Фабулла. Что ты говоришь, Евтрапел! Я ни с кем не делю своего сына. Одна я ему мать, вся целиком, и больше никто.
Евтрапел. Нет, Фабулла, тут сама природа возражает тебе прямо в глаза. Почему земля зовется общею родительницей? Оттого только, что производит на свет? Гораздо важнее другое: она вскармливает все, что породила. Что рождает вода, воспитывается в воде. Нет па земле ни единого рода животных или растений, который та же земля не кормила бы своими соками; и нет такого животного, которое не кормило бы своего потомства. Совы, львы, гадюки воспитывают своих детенышей, а люди своих — бросают? Ответь мне, сделай милость, что может быть безжалостнее, чем подкинуть ребенка из отвращения к обязанностям воспитателя?
Фабулла. Даже слушать об этом гнусно!
Евтрапел. А делать, выходит, не гнусно. Если крохотного младенца, еще обагренного материнскою кровью, еще дышащего материнским дыханием и взывающего к матери о помощи тем голосом, который, говорят, способен тронуть и дикого зверя, если этого малютку ты отдаешь женщине, быть может, и телом не здоровой, и нравом не безупречной (да к тому же, несколько жалких монеток ей дороже всего твоего ребенка), — разве он не подкидыш?!
Фабулла. Мы нашли женщину вполне здоровую.