Однако предполагаемые связи молодежи с Лютиковым, Андреем Валько, с подпольщиками Ворошиловграда остались лишь догадкой и не получили полного развития в первой редакции романа. Отсутствие точных сведений о работе партийного подполья в Краснодоне в тот период не позволило художнику в данном случае прибегнуть к вымыслу. Порою неполнота сведений приводила к нарушению достоверности отдельных сцен в романе, а также к неточности в обрисовке некоторых действующих лиц. Например, в романе Лютиков не был показан руководителем краснодонского подполья: он гибнет вместе с шахтерами осенью 1942 года в городском парке. В действительности — это стало известно уже после войны — Ф. П. Лютиков руководил подпольной борьбой и был казнен с молодогвардейцами в январе 1943 года у шурфа шахты № 5.
Эскизными оказались отдельные образы романа в тех случаях, когда автор не располагал точными сведениями об их прототипах (например, Борис Главан). Наряду с этим многие активные участники подпольной борьбы остались за пределами произведения, как, например, Василий Левашов, Михаил Григорьев, Юрий Виценовский и другие. Их имена названы только в конце книги.
Творческая история романа очень сложна. Изучение ее помогает понять искания художника, эволюцию творческих решений от первой ко второй редакции романа «Молодая гвардия».
Работа над «Молодой гвардией» захватила писателя, который шел по «горячим следам» событий. В то время нельзя было ждать: книга рождалась в дни войны, и ее создание стало долгом, страстью писателя-патриота.
Роман был написан за год и девять месяцев. В 1945 году «Молодая гвардия» публикуется в журнале «Знамя» (№№ 2—12) и в газете «Комсомольская правда» (№№ 83—302 за 1945 г. и №№ 44—52 за 1946 г.); в 1946 году выходит отдельной книгой в издательстве «Молодая гвардия».
Книга вызвала небывало широкий отклик читателей всего мира. В 1946 году «Молодой гвардии» была присуждена Государственная премия первой степени.
На читательских конференциях, в письмах автору, наряду с признанием больших художественных достоинств произведения, высказывались и критические замечания, советы, пожелания. В частности, земляки краснодонцев советовали писателю полнее показать деятельность коммунистов-подпольщиков и партизан. В выступлениях, письмах тех лет А. Фадееву неоднократно приходилось отвечать читателям на вопросы о том, «насколько роман отражает действительные события, происходившие в Краснодоне в период немецкой оккупации» (А. Фадеев, За тридцать лет, стр. 928).
Читатели, современники тех событий, хотели найти в романе абсолютную, точную историю подпольной организации, искали непременного сходства во всех деталях героев романа с молодогвардейцами и коммунистами. Обостренное чувство правды порою оказывалось главным мотивом критики романа: писателя обвиняли в «идеализации» молодежи и требовали от него строгого документально-исторического рассказа.
А. Фадеев всегда возражал против прямого отождествления образов романа с реально существовавшими лицами, молодогвардейцами и коммунистами. Он решительно отвергал и обвинение в «идеализации» советской молодежи.
«Я, конечно, понял, что эти молодые люди, с одной стороны, обычные наши люди, они имеют все черты нашей молодежи, но именно потому и стали «Молодой гвардией», что они есть уже те люди, которые на каком-то историческом взлете проявили те черты, которые еще только завтра будут свойственны абсолютно всем и потянут к себе остальных»,— так говорил Фадеев о своем понимании характеров молодогвардейцев в феврале 1947 года («Литературная Россия», 1967, 22 сентября, № 39).
Защищая свою позицию художника, А. Фадеев писал: «Итак, мой роман построен на фактах. Вместе с тем, конечно, это и не история, это, часто, подлинные факты, и все-таки в них много художественного вымысла» (А. Фадеев, За тридцать лет, стр. 934).
А. Фадеев понимал сложность своей позиции романиста и историка одновременно. В январе 1947 года он говорил читателям Куйбышевского района Москвы: «Не знаю, будете ли довольны, но мне, как большинству писателей, придется еще неоднократно возвращаться к «Молодой гвардии» и в той или в другой степени ее подправлять. Дело в том, что для вас это произведение уже вышедшее в свет, а стало быть, его можно обсуждать. А для меня это еще совсем не остывший кусок металла, до которого еще нельзя дотронуться рукой, многого еще не вижу.