Разгуляевка

Правда, он и здесь сумел отличиться. Родившись в семье старообрядцев, он почему-то не только не веровал, но вообще люто ненавидел всех «семейских», как забайкальские староверы всю жизнь называли сами себя. Во время войны его отряд выбивал их целыми селами. После ухода Семенова в Маньчжурию Водяников свой отряд не распустил, а продолжал воевать — теперь уже набегами — на чужой территории. Чтобы остановить его, красным пришлось однажды направить на границу крупные воинские соединения. Оружие партизаны побросали только под прицелом своих же родных советских пулеметов и пушек. Мирная жизнь давалась им нелегко.

Оставшись без дела, Водяников уже в одиночку продолжил свою личную войну со староверами. Видимо, в детстве крепко досталось от отца. Запомнил на всю жизнь.

В начале двадцатых годов в Мухоршибири был большой старообрядческий храм. «Семейские» приезжали туда молиться со всего Забайкалья. Водяников однажды явился в этот храм во время богослужения и выстрелил из своего милицейского нагана дьякону прямо в живот. Староверы похватали лавки и забили бы его тут же до смерти, но он умудрился заскочить в чью-то баню, из которой потом отстреливался два дня. Повезло, что патронов прихватил с запасом. В конце концов, приехали конные чекисты и арестовали всех, кто был неспокоен. Водяников за стрельбу получил выговор по партийной линии.

После убийства дьякона в Мухоршибири «семейские» стали волноваться по всему Забайкалью. В селе Борохоево пожгли дома местных активистов. В деревне Кочун разгромили сельсовет. В Хоринске поймали и утопили в проруби милиционера.

Водяников на этот раз появился уже не один, а с отрядом губернской «чрезвычайки». Не разбираясь, он с ходу расстрелял двух священников, а когда перед сельсоветом свалили в кучу иконы и поднесли к ним огонь, из толпы вдруг выскочил какой-то человек. Он голыми руками выхватил из огня образ Богородицы и с криком: «Возрадуйся, Ирод!» — ткнул пылающей доской Водяникову прямо в лицо. Пока этого человека убивали и гасили вспыхнувшие на милиционере волосы, кто-то из духовенства подхватил с земли обгоревший образ и убежал.

Через год несколько староверов построили в тайге скит, единственной иконой в котором была та самая почерневшая от копоти и обуглившаяся доска. Водяников с тех пор остался без глаза.

Со временем эти волнения улеглись. Староверам даже разрешили устраивать отдельные кладбища, а одноглазый Водяников занялся своей непосредственной милицейской работой — ловил хунхузов, конокрадов и тех, кто ушел на ту сторону с атаманом Семеновым, а потом вдруг передумал и теперь шлялся с ружьишком по родной советской тайге. Жизнь незаметно принимала свои обычные неспешные очертания, но тут грянула коллективизация, и все закружилось по новой. Война Водяникова со староверами пошла на второй заход.

«Семейские» всегда были лучшими работниками, поэтому зажиточных среди них оказалось даже больше, чем среди казаков. Раскулачивать и загонять в колхоз в Забайкалье начали именно с них. Вот тут и наступил звездный час Степана Водяникова.

Он не спал ночами, он сутками напролет скакал на коне, он кричал до потери голоса, до красноты натрудил единственный уцелевший глаз и в короткие сроки сумел отправить в Казахстан несколько сотен единоверцев.

«Семейские» со своими узлами усаживались на телеги, прижимали детишек к груди, хмурились и в ответ на матерщину лишь повторяли: «Котора вера гонима, та и права».

К тридцать третьему году нераскулаченных староверов на Аргуни уже практически не осталось. Водяников мог наконец перевести дух. Но тут подоспели приморские старообрядцы. До них коллективизация докатилась попозже, и часть из них сумела собраться и вовремя уйти за кордон. Водяников злился на своих коллег из Приморья, но сам до поры до времени поделать с этим ничего не мог.

Теперь же он узнал, что староверы из деревень Каменка и Петропавловка не смогли найти приют на северо-востоке Маньчжурии и двинулись со всем своим скарбом западнее — к самой границе с Забайкальем — туда, где японские власти разрешили им основать поселок, названный Романовкой в честь замученного царя.

Такой возможности Водяников упускать не хотел. Недолго думая, он принял решение идти за Аргунь. Староверов надо было либо вернуть, либо — уж как там пойдет по ситуации. Живыми, да еще в поселке с таким названием, Водяников оставить их просто не мог. К тому же в одной старой книге он своим собственным глазом прочитал, что русских старообрядцев еще при Екатерине силой возвращали из Польши, Украины и Белоруссии.

«Расползались», — шипел он, и шрамы от ожогов у него на лице розовели — нежные, как кожа ребенка после бани.

Отряд он собрал довольно легко, приспособив под лагерь свою родную деревню. Многим из тех, кто воевал под его командой в 4-м кавалерийском, было очень интересно по старой памяти пограбить на той стороне. Мужики с удовольствием побросали надоевшую до смерти колхозную лямку, пообещали домашним скорых гостинцев и сняли шашки да карабины со стен.