Разъяренный

Сердито ворчу и пытаюсь освободиться, но мне не верится, когда понимаю, как легко ему меня остановить, и более того... как сильно я на самом деле хочу, чтобы он меня остановил.

Так вот почему я пришла? Потому что хотела посмотреть, плевать ему на меня или нет? Хотела посмотреть, попытается ли он вернуть хотя бы частичку меня обратно? Сейчас эта мысль беспокоит меня больше всего на свете, и даёт силы высвободиться, вскочить на ноги и быстро натянуть джинсы.

— Ты собираешься притвориться, что не хочешь этого? — со злостью спрашивает он, обратно влезая в свою кожу.

— Это не притворство. Просто животная страсть, не более того.

Отворачиваюсь, поправляю одежду и направляюсь к той же лестнице, через которую появился он. Слышу позади его шаги, мы поднимаемся на сцену, где рабочие сцены и члены команды наводят порядок.

— Сегодня ночью я докажу, что ты ошибаешься, — говорит он, следуя за мной к одной из машин, которая должна отвезти нас обратно в отель. Камера настигает нас в коридоре, и я знаю, что мы не сможем от неё избавиться — по крайней мере, до тех пор, пока я не вернусь в свою комнату.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, когда Маккенна садится в машину следом за мной. Пока мы отъезжаем и оператор ловко проскальзывает на переднее сиденье машины и молча целится в нас камерой, он ничего не говорит. К счастью, Кенна не настаивает на дальнейшем обсуждении этого вопроса, и я тоже.

Тишина окружает нас всё время, пока мы втроём поднимаемся на лифте, и не нарушается даже тогда, когда Маккенна идёт за мной в мою комнату.

— Маккенна, что ты делаешь? — тихо шиплю я.

Я открываю дверь, во мне горят тревога и предвкушение.

Всегда...

Кенна показывает средний палец оператору, затем захлопывает дверь у него перед носом и оборачивается, чтобы посмотреть на меня.

— Твоя комната в другом месте, — указываю я на дверь у него за спиной.

— Сегодня вечером моя комната здесь, — говорит он с дерзкой улыбкой. И наблюдает за моей реакцией.

То есть за тем, как я заикаюсь.

— Н-н-нет. Нет, не здесь.

— Да, именно здесь.

Маккенна вдруг подхватывает меня на руки и, охнув, говорит:

— Ты тяжёлая, малышка.

— Отпусти меня, если не хочешь заработать грыжу! Боже!

— Грыжа, лучше и не скажешь, — смеётся он. И с лёгкостью относит меня на кровать — грёбаный клоун даже грамма усилий не прилагает, чтобы отнести такую тяжёлую меня. Затем опускает меня на кровать, снимает с меня туфли на шпильках и бросает их на пол. В смятении я пытаюсь спастись бегством, когда понимаю, к чему это снова может привести. Опасность!

— Не надо! Этого никогда не будет, Маккенна.

— Это уже происходит, — возражает он. — Я остаюсь на ночь, Пандора.

— Но я этого не хочу!

Он берёт мою ступню в одну руку и скользит пальцами другой вверх по голой ноге, его сексуальные губы растягиваются в белозубой хищной улыбке.

— Дай мне десять минут, чтобы доказать, что ты ошибаешься. Чтобы доказать тебе, как сильно ты сама этого хочешь.

Я смотрю на его обнажённую грудь, чувствую пальцы на своде стопы и с дрожью в голосе говорю:

— Я не хочу, чтобы ты был здесь.

Маккенна замолкает, и на мгновение мне кажется, что он собирается уйти, и это наполняет меня неожиданной паникой, которая только ещё больше сбивает с толку.

Но он не уходит.

Кенна одаривает меня кривой ухмылкой.

— Десять минут, и ты запоёшь по-другому.

— Я не пою — это делаешь ты.

— Ты будешь петь, как чёртова канарейка, детка. Ложись, — говорит он, и напряжённость в его взгляде идеально сочетается с дьявольской ухмылкой и апломбом.

— Ладно. Даю тебе десять минут. Но в одежде, — соглашаюсь я. — И если ты не сможешь соблазнить меня за десять минут, то ты уйдёшь.

— Я не буду трогать твою одежду. Но считай, что тебя уже соблазнили, — с невинным видом поднимает он руки.

Я успокаиваюсь. Отчасти.

Однако сердце продолжает биться, как барабан.

Снова устраиваюсь в постели, которая принимает меня в свои объятия, и я не понимаю, почему не протестую, просто у меня нет сил делать что-либо, кроме как дышать. Я никогда ещё так остро не ощущала своё дыхание.

Вдох, выдох. Вдох, выдох.

Его прикосновения, вернувшиеся к моей руке и обжигающие тыльную сторону запястья, заставляют меня напрячься. Я резко выдыхаю, когда он проводит пальцами вверх, это так знакомо и восхитительно. О боже, это так восхитительно. Он дотрагивается нежно, словно пёрышко, но с напряжением в миллиард киловатт.

Когда я вспоминаю, как Маккенна впервые прикоснулся ко мне, то хочется закрыть глаза. Я помню его лицо, помню, как его сексуальный рот изгибался в идеальной улыбке, и я клянусь, его глаза говорили, что он любил меня, как Ромео любил глупую Джульетту. Я чувствовала его пристальный взгляд в своём сердце. Сейчас он не улыбается. Прикрыв потемневшие глаза, с серьёзным и сосредоточенным, как и всегда, выражением лица, проводит двумя пальцами по моей обнажённой руке. Сердце больше не чувствует его пристального взгляда, но я ощущаю его взгляд у себя между ног. На сосках. На своих чёртовых яичниках. Я могла бы забеременеть от этого взгляда.