Такой скачок можно отчасти объяснить тем, что болезни стали лучше понимать и диагностировать. Считается также, что они связаны с развитием экономики потребления. Только в странах с экономикой «западного» типа фиксируется значительное количество расстройств. Это происходит в обществах, где личная удовлетворенность стала более ценной, чем коллективные цели.
В потребительском обществе произошли перемены в социальной роли женщин. В западном мире это привело к растущему кризису женской идентичности[3]. Жизнь многих девушек, достигших пубертатного возраста, полна смятения. Они ощущают все больший конфликт между ожидаемыми достижениями и традиционными требованиями подчинения и зависимости. Ситуация усугубляется разносторонним давлением в отношении их физического облика[4]. Неоправданные ожидания ложатся на плечи девушек по мере того, как они развиваются и растут. Эта тенденция тесно связана с вопросом веса.
В США и Европе произошли быстрые перемены в восприятии женского тела: чтобы считаться идеальным, с начала 1960-х оно должно было становиться все тоньше, быть все менее округлым. Несмотря на значительные достижения по части равенства полов, стереотипы, связывающие округлые формы с низким уровнем интеллекта, все еще существуют. Современный идеал связан с отказом от «излишеств» и способностью к контролю.
Схожие перемены происходят в различных странах мира, по мере того как экономика растет и положение женщин становится лучше. Женский статус все чаще подразумевает сдержанность и дисциплину, а не внешние проявления фертильности. Чем интенсивнее экономический прогресс, тем инфантильнее женский физический идеал, тем больше его контролируют, как будто это воплощение мнимого страха перед фертильностью и женственностью. Медиа тоже склонны подавать пластичность женского тела как товар, показывая, что тело можно менять и контролировать, чтобы достичь любого идеала. При этом подразумевается, что физические несовершенства отражают недостатки характера.
Тут скрыта большая ирония: общества становятся все более и более заточенными на индивидуализм, а параллельно усиливается желание соответствовать общим идеалам – с помощью диет, тренировок и операций, которые продаются как способ оправдать ожидания. Ничего удивительного, что в такой атмосфере у некоторых взрослеющих молодых девушек развиваются страх и расстройства. Растущие запросы общественности приводят их в смятение, подогреваемое растущим страхом перед собственной новообретенной женственностью.
Считается, что огромное значение имеет генетический фактор – из-за него некоторые люди изначально предрасположены к расстройствам. Но культурные факторы, которые сопровождают усиление роли женщин в обществе, тоже невероятно важны. Все больше расстройств отмечается в группах египетских студентов, проходящих обучение за рубежом[5], греческих иммигрантов в Германии[6], чернокожих жителей Южной Африки после апартеида. Это говорит о том, что меняющаяся роль женщин и влияние медиа в огромной степени определяют развитие расстройств пищевого поведения. И хотя для кого-то предрасположенность к этим состояниям может быть обусловлена генетикой, это наша культура порождает и тиражирует столь печальный побочный продукт вестернизации и прогресса.
Влияние медиа также ведет к развитию ряда субкультур и кланов, помешанных на весе и внешнем облике. Они вносят значительный вклад в то, как подается этот самый облик, а также в распространение неправильных паттернов питания[7].
Пусть между диетами и расстройствами нет причинно-следственной связи, существует множество доказательств, что зацикленность медиа на весе, внешнем облике, чистоте и контроле имеет огромное влияние на появление и развитие расстройств. Утверждать, что расстройства – это генетика, значит не понимать огромного значения нашей культуры, которая определяет это явление. Почему, в конце концов, оно так распространено среди молодых женщин в наше время и в нашем обществе, если во всем виноваты гены?
Лора Деннисон, у которой первые признаки расстройства пищевого поведения проявились в 16 лет, говорит: