Разящий клинок

Шип наблюдал за ночью, как за драмой. Солнцеворот всегда был крайне неудобным временем для серьезной работы: ни эфир, ни реальность не сохраняли плотности, и срывались даже простейшие заклинания.

Его колдовские паутины провисли. Он боялся, что бури, разыгравшиеся в эфире, повредят им без поддержки даже простейших чар, и молча, мрачно стоял в темноте, размышляя.

Он-то молчал, зато другие шумели изрядно. Он не нуждался в шпионской сети, чтобы увидеть их. Мощь их усилий была столь велика, а расход резервов так щедр, что он улавливал это в своем северном средоточии власти, где снег засыпал его руки, как будто он и правда был древним дубом.

Яйцо, которое лежало рядом, вспыхивало и свиристело при каждом разряде энергии, прилетавшем с юга.

Что-то грубое рождается в муках.

Отрывок из старого стихотворения или пророчества.

На западе круг был нетронут, и энергия поднималась в небеса кольцом белого пламени. Другие такие же могучие кольца взлетали из многих мест: из убогих хижин пришедших из-за Стены, со дворов королей, эмиров и ханов.

Но два пострадали и начали распадаться в эфире. И что-то тянуло их.

Шип смотрел с любопытством хищника, который наблюдает за другим, преследующим жертву.

И вот они замерли – оба сразу, как будто застывшие в собственном танце. Белый огонь померк, превратился в искру, а потом взметнулся опять, и кольца вспыхнули – с востока полыхнула энергия.

«Ага», – подумал Шип, а овладевшая им сущность сказала: «Гармодий все-таки жив. И стал сильнее. Он будет идеальным союзником».

Шип вздрогнул от удивления.

«Почему? – спросил он. – И кто вы, собственно, такой, сэр?»

«Любое существо, которое приобретает достаточную силу, перестает быть одним из себе подобных, – ответил Эш. – И становится одним из нас. – Голос неумолимо рокотал. – Ты выбрал. Я выбрал. Теперь и Гармодий выбрал».

Шип содрогнулся. И не в первый и не в последний раз спросил у себя, что же такое он выбрал.

«Я Эш», – прошептал голос.

Шип, некогда – Ричард Планжере, отлично знал это имя.

«Ты сатанинский змий», – сказал он.

Но Эш возразил:

«Я не соотношусь ни с чем, о смертный. Я просто есть».

ЛИВИАПОЛИС – НАЕМНЫЙ УБИЙЦА, ДЛИННАЯ ЛАПИЩА, КРОНМИР

Убийца вынырнул из толпы около университета и бесстрашно пересек окрестные улицы. Его алюминиевая бляха вспыхивала на входах. Поскольку она была, вообще говоря, не его, последствий не ожидалось, и он сомневался, что у его преследователей есть такая же штука. Он выиграл час.

Юркнув в переулки за университетом, он стал перебегать из одного в другой, задержавшись только для того, чтобы избавиться от красного сюрко и нагрудной пластины лучника. Он оставил их на парапете борделя и побежал в темноту.

Длинная Лапища дошел до оберегов на границе университета и выругался. Пройти он не смог, а по следам было ясно, что противнику это удалось. Он повернул обратно, теряя драгоценные минуты, и бросился сперва на север, а потом на запад, где нашел Гельфреда и Дэна Фейвора. Оба стояли на коленях в снегу.

– Он прорвался через университет, и мне за ним не пройти, – задыхаясь, выпалил Длинная Лапища.

Фейвор свистнул, и к нему бросились по снегу собаки.

– Мы ищем запах, – сказал Гельфред. – Идем на север, попробуем заново. Народу столько… – Он покачал головой.

Все трое побежали на юг по улице, тянувшейся сбоку от университета. Этой ночью она была ярко освещена факелами, и сотни людей оборачивались взглянуть на вооруженную троицу, которая мчалась мимо во весь дух. На южной границе университета они остановились и повернули на запад, но в лабиринте улочек, где жили студенты, пропала всякая надежда наткнуться на свежий след.

Зато на улице Святого Николая, когда была пройдена ее треть, старшая псина насторожилась, заскулила, и Гельфред дал ей волю.

– Луадхас, взять его! – скомандовал он.

Затем преклонил колени в снегу, помолился и освободил второго пса, помоложе.

Тот гавкнул, описал круг и сорвался в другую сторону. Старшая собака метнулась через дорогу к невысокому зданию с грязно-белой штукатуркой. Она остановилась, не выпуская из вида мужчин, и Гельфред, подбежав, поднял солдатский плащ, сюрко и нагрудную пластину.

Он снова встал на колени, не обращая внимания на ненастье, и с пылом помолился. Затем воздел жезл, и по лапам животного пробежал серебристый огонь, шибанувший в нос. Собака втянула запах плаща, радостно гавкнула и, снявшись с места, устремилась в хитросплетение переулков.

Люди пустились следом.

Убийца замедлил шаг задолго до своего логова. Он знал гостиницу и не собирался рисковать обновленным камуфляжем, опрометью несясь по людным улицам. Поэтому он вступил на улицу Святой Катерины быстрым шагом, прикидываясь постояльцем, который выскочил подышать свежим воздухом и, может быть, глотнуть горячего вина. Взлетев на крыльцо, подобно пылкому влюбленному, он распахнул двери.

Затем изучил помещение. Знакомых не было – тем лучше. Он пересек общую комнату и стоя пристроился у стены – сесть в Рождество оказалось негде.