Разиэль

И я причинил ей боль. Когда я вернулся после того, как запечатал стену, я нашёл её сидящей у края воды, голова Тамлела лежала у неё на коленях, пока он пил из неё. Она была бледна и одурманена от потери крови, и меня охватила ярость, убийственная ярость, которая только что утихла. Я оторвал её от Тамлела, слишком ослеплённый ревнивой яростью, чтобы понять, что делаю.

Не знаю, чтобы я сделал с Тамлелом, если бы не услышал её тихий стон. Я развернулся на пропитанном кровью песке и увидел её, лежащей у камня, и чувство вины и паники смыло ярость. Целители были слишком заняты умирающими, чтобы помочь ей — всё, что я мог сделать, это вернуть её в свои комнаты и ухаживать за ней, как мог, смывая с неё кровь и грязь, позволяя своим рукам успокаивать и исцелять её. У всех нас была целительная сила, у некоторых больше, чем у других, и она всегда была сильнее с нашими парами. Я должен был понять, когда держал её руки и исцелял их, что она моя.

Я знал об этом. Я просто отказывался смотреть правде в лицо.

Я всё ещё не хотел этого. Уриэль, должно быть, знал, что она моя пара. Её грехи были слишком незначительны, чтобы заслужить сопровождение или приговор к сожжению. Уриэль предполагал, что я выполню приказ и сброшу её в пропасть, лишив Падших их следующего Источника. Чтобы, когда его предатель впустит Нефилимов, уцелевших не осталось.

Я не знал, как много она считывала с меня. Наш союз был слишком юн — её восприятие меня станет сильнее, и тогда естественные границы разовьются.

Что бы она ни услышала от меня, ей это не понравилось.

Она попятилась, когда я попытался прикоснуться к ней, качая головой.

— Ты ненавидишь меня, — решительно сказала она.

Я сдержал вспышку раздражения. Конечно, она так думала — мой гнев был настолько силён, что заглушил бы любое другое чувство.

— Нет, — ответил я, пытаясь говорить разумно, но безуспешно.

— Я не буду этого делать, — она была близка к слезам, что меня удивило.

За последние несколько дней, независимо от того, с чем ей пришлось столкнуться, я ни разу не видел, чтобы она плакала, за что был ей глубоко благодарен. Я терпеть не мог, когда женщины плакали.

— Да, — ответил я. — Не будешь.

И прежде чем она успела увернуться от меня, я подхватил её сзади под руки и взмыл вверх, намеренно держа её разум открытым, а не закрывая его, как в прошлый раз, когда я летел с ней.

Я услышал, как она вздохнула от шума ветра, проносившегося мимо нас. Я скрестил руки на её груди, прижимая её к себе, и почувствовал, как забилось её сердце. Она была тёплой рядом со мной, несмотря на прохладный воздух, и через мгновение я почувствовал, как её окоченевшее тело расслабилось, и она приникла ко мне, ласково, как тростинка в воде, и её юбки накрыли мои ноги, когда мы поднялись выше.

Я намеревался донести её только до нашей квартиры на верхнем этаже, но в тот момент, когда я почувствовал её радость, я передумал. Я парил над огромным старым домом, поворачивая направо, чтобы избежать маслянистого дыма погребального костра, направляясь всё глубже в девственные леса с их тёмными деревьями, мимо сверкающей воды. Я поднялся над туманом, где солнце ярко светило над головой, согревая меня, и я позволил этому теплу течь к ней, посылая лучи тепла через неё, прежде чем она могла заледенеть в атмосфере. Мы поднялись на вершину горы, и инстинктивно я позвал слабый голос Люцифера. Планы Уриэля сработали хорошо…

Яростная атака Нефилимов заставила нас всех быть слишком занятыми поисками единственного человека, который мог бы спасти нас. Я снова позвал, но слабого шёпота не было слышно. На этот раз всё, что я мог слышать — это страстное желание Элли, поющее мне, её тело танцевало с моим, хотя её разум всё ещё боролся с этим желанием.

Мы накренились, миновав испуганную стаю канадских гусей, и я почувствовал, как она смеётся надо мной, почувствовал чистую радость, которая наполнила её, так же как она наполнила меня, когда я летел, и мои руки незаметно сжались, прижимая её ещё ближе, каким-то образом желая впитать её в свои кости.

Мои крылья расправились вокруг нас, когда я направился обратно к дому. Элли расслабилась, тёплая, мягкая и податливая, и я понял, что спонтанный полёт был мудрой идеей. Не то чтобы она не была готова снова драться со мной, как только мы сядем. Но, по крайней мере, сейчас она приняла мою силу, приняла моё прикосновение. И она снова это сделает.

Я приземлился на узкий выступ достаточно легко, планируя держаться за неё, пока мои крылья не сложатся, но стоять неподвижно на террасе было слишком хорошо, и вместо этого я прижался лицом к её шее, вдыхая её сладкий запах, пока она не запаниковала и не отпрыгнула, повернувшись, чтобы посмотреть на меня с выражением шока.

Что было неудивительно. Мои крылья были особенно впечатляющими — переливчатыми кобальтово-синими с чёрными прожилками, они символизировали одно правило Падших. Чем дольше мы жили, тем более богато были украшены наши крылья. У только что Падших были белоснежные крылья. У Люцифера, Первого Падшего, были крылья чисто чёрного цвета. Я был где-то посередине.