Разитель. Трилогия (СИ)

Вэвэшник принял заказ без возражений. Я осторожно затворил за собой дверцу. Перевел дыхание. Помедлил секунду, сам не знаю, почему – наверное, по той причине, что мысленно вновь увидел ту, что только что помогла мне так кстати. Я послал ей импульс благодарности, и не только. Хотя она уже наверняка находилась далеко отсюда, и могла не принять моего послания.

После этого я нажал наконец кнопку старта.

В посольстве меня встретили без радости и без удивления, похоже, там успели привыкнуть к частой смене послов – да и не только их. Единственным, кто вроде бы искренне обрадовался моему прибытию, оказался унтер, перебросившийся на Серпу без приключений, но никак не сумевший объяснить ни моего отсутствия, ни той роли, какую ему предстояло тут играть. Хорошо хоть, что ему не пришло в голову выдать себя за нового посла однако он тем не менее находился под некоторым подозрением, а точнее – под негласным арестом до самого мгновения моего прибытия.

На меня вначале поглядывали с опаской. Это было понятно: от всякой новой метлы ожидают изменения существующих порядков, каких‑то перемещений, реформ во всем на свете – всеобъемлющих и бессмысленных, какими они обычно и оказываются, одним словом – демонстрации характера, создания крутого облика. В этом смысле я их одновременно разочаровал и утешил: сотрясения основ не произошло. Первому секретарю я сразу же заявил – несколько туманно, зато весьма решительно:

– Всем протоколом и текучкой ведайте вы. Я не собираюсь размениваться на мелочи, моя область – решение серьезных политических проблем.

Это и его, и весь прочий аппарат утешило (как я вскоре выяснил), потому что такие же, почти слово в слово, заявления делал каждый новый Чрезвычайный и Полномочный, и на самом деле они означали, что посол гореть на работе не собирается, чтобы не дай бог и впрямь не погореть на ошибках, а намерен заниматься лишь представительством, сиречь – общаться с равными себе и вышестоящими, что в переводе на нормальный язык означало – жить в собственное удовольствие за казенный счет. Всякий новый посол – а их тут приходилось по одной целой и двадцати пяти сотых на календарный год – достаточно дорого платил за свое место и был, естественно, заинтересован в том, чтобы окупить расходы и возместить понесенный ущерб как можно скорее. Мне хотелось произвести такое же впечатление, чтобы мои подлинные интересы оставались скрытыми; похоже, это мне удалось.

Вообще быть послом мне понравилось: не приходилось думать ни о хлебе насущном, ни о крыше над головой, и даже все передвижения в посольском лимузине с ливрейным шофером оплачивали симонианские налогоплательщики, хотя они меня никогда в глаза не видали, как и я их (поскольку ни одна "Т"‑организация никогда никаких налогов не платила, и ни одно правительство не решалось их востребовать). Об этой – приятной – стороне государственной службы я как раз и размышлял, когда длинный скользун с государственным флажком Симоны на капоте нес меня по центральной улице серпенской столицы по направлению к посольству Армага, где в этот летний вечер устраивался большой прием в честь годовщины поднятия армагского флага, рисунком своим напоминавшего то ли матрац, то ли старомодную пижаму, – над новым миром, тогда еще необитаемой (если не говорить о немногочисленных аборигенах) планетой.

Когда скользун, сработав реверсом, завис, а затем мягко опустился на амортизаторы, дверцу распахнули, и я, стараясь держаться как можно величественнее (хотя Симона ни у кого не вызывала ни почтения, ни страха, но я просто обязан был делать вид, что об этом ничуть не догадываюсь), ступил на коврик и на секунду‑другую задержался, оглядывая посольское здание. Оно и в самом деле стоило внимания, поскольку здешний президентский дворец, как и многоэтажная правительственная обитель, по сравнению с этим домиком смотрелись убого‑провинциально. Армаг всегда остается Армагом, подумал я, и мне на мгновение сделалось не по себе – скорее всего от неосознанных предчувствий.