Но как разочаровывает ответ. Мы спрашивали, каково происхождение Идей, откуда берутся задачи; а ссылаемся на игру в кости, императивы и вопросы случайности вместо аподиктического принципа; случайную точку, где все рушится, вместо прочного фундамента. Мы противопоставляем случайность произволу в той мере, в какой она утверждена, утверждена императивно, особым способом — путем вопроса; но мы измеряем самое это утверждение исходя из резонанса проблематичных элементов как результатов рискованного предприятия. Каков же круг, по которому мы движемся, если не можем говорить о происхождении иначе? Мы выделили четыре инстанции: императивные, онтологические вопросы; диалектические задачи или вытекающие из них темы; символические поля решаемости, где эти задачи находят “научное” выражение в зависимости от условий; решения, которые они получают в этих полях, воплощаясь в актуальность случаев. Но каковы же изначально эти огненные императивы, вопросы, являющиеся мировыми началами? Дело в том, что любая вещь начинается с вопроса, но нельзя сказать, что начинается сам вопрос. Может ли быть у вопроса и выражаемого им императива иное происхождение, чем повторение? Великие авторы нашей эпохи обратились к глубинному соотношению вопроса и повторения (Хайдеггер, Бланшо). Но не потому, что достаточно повторять один и тот же неизменный вопрос, даже если это Что такое бытие? Таковы провалившиеся рискованные дела, вписывающиеся в одни и те же гипотезы (представляющие предположения сознания или мнения обыденного сознания) и более менее приближающиеся к все тому же аподиктическому принципу (представляющие решимость выиграть). Таковы плохие игроки, повторяющие лишь потому, что разбивают случайность на несколько шагов. Напротив, удачное рискованное дело единовременно утверждает случайность в целом; в этом и заключена сущность того, что называют вопросом. Между тем существует много рискованных дел, дело случая повторяется. Но каждое единовременно владеет случаем, и вместо обладания различием, различными сочетаниями как результатами Одинакового, приходит к одинаковому или повторению как итогу Различия. В этом смысле повторение, неотделимое от вопроса, является источником “озадаченности” Идей. Сама дифференциальность Идеи неотделима от процесса повторения, опредляющего игру случая. Счет связан с итерацией, задачи содержат повторение, воспроизводящее повторение вопросов или тех императивов, из которых они вытекают. Но это опять же не обычное повторение. Обычное — это продолжение, континуальность, протяженность времени, вытягивающегося в длительность: это голое повторение (оно может быть дисконтинуальным, но в своей основе остается повторением одного и того же). Но что продолжается таким образом? Особенное, пока не натолкнется на другое особенное. Напротив, взаимоповторяемость особенностей, их конденсация как в одной задаче или Идее, так и от задачи к задаче, от Идеи к Идее, определяет невероятную силу повторения: одетое повторение глубже голого. Повторение — это запуск особенностей, вызывающий эхо, резонанс, побуждающий особенности дублировать друг друга, каждое созвездие — перераспределять другое. На уровне задач это означает, что одетое повторение глубже, а на уровне вытекающих из них вопросов — что повторение является результатом различия.