Различие и Повторение

Действительно, Лейбниц, со своей стороны, не видел противоречия между законом непрерывности и принципом неразличимых. Один управляет свойствами, связями, законченными случаями, а другой — сущностями, понятыми как полные индивидуальные понятия. Известно, что каждое из этих полных понятий (монады) выражает всеобщность мира; но оно выражает ее именно в некотором дифференциальном отношении, вокруг некоторых примечательных точек, соответствующих этому отношению²⁵. В этом смысле дифференциальные отношения и примечательные точки уже указывают в континууме центры упаковки, центры возможной импликации и инволюции, устанавливаемые индивидуальными сущностями. Достаточно показать, что непрерывность связей и особенностей в определенной мере по праву предшествует образованию индивидуальных сущностей (что означает, что примечательные точки сами являются доиндивидуальными особенностями: это нисколько не противоречит идее о том, что индивидуация предшествует актуальной спецификации, хотя ей и предшествовала дифференциальная континуальность в целом). Это условие выполнено в философии Лейбница следующим образом: мир как общее, выраженное всеми монадами, предшествует своим выражениям. Совершенно верно, что он не существует вне того, что его выражает, вне самих монад; но эти выражения отсылают к выраженному как к requisitio* их конституции. Именно в этом смысле (как об этом постоянно напоминает Лейбниц в своих письмах к Арно) присущность предикатов в каждом субъекте предполагает сложносоставность мира, выраженного всеми этими субъектами: Бог не создал Адама грешником, до этого он создал мир, в котором Адам согрешил. Конечно, именно континуальность определяет сложносоставность каждой монады; если реальный мир является лучшим из миров, то в той мере, в которой он представляет максимум континуальности в максимуме случаев, в максимуме отношений и примечательных точек. Это означает, что для каждого мира ряд, сходящийся в примечательной точке, способен продолжиться во всех направлениях в других рядах, сходящихся в других точках. Напротив, не-сложносоставностъ миров определяется соседством точек, вызывающих расхождение полученных рядов. Вот почему понятие несложносоставности вовсе не сводится к противоречию и даже не содержит реальной оппозиции: оно содержит только расхождение. Сложносоставность же передает только оригинальность процесса речи-заменителя как аналитического продолжения. В континууме сложносоставного мира дифференциальные отношения и примечательные точки определяют выразительные центры (индивидуальные сущности или субстанции), в которых каждый раз мир в целом с определенной точки зрения упаковывается. И наоборот — эти центры разворачиваются и развиваются, восстанавливая мир и сами играя тогда роль простых примечательных точек и “казусов” выраженного континуума. Закон непрерывности предстает здесь как закон свойств или казусов мира, закон развития, относящийся к выраженному миру, но также и к самим монадам в этом мире; принцип неразличимых — это принцип сущностей, принцип упаковки, относящийся к выражениям, то есть к монадам и миру в монадах. Оба языка постоянно выражаются друг в друге. Оба соотносят различие как бесконечно малое и конечное одновременно, с достаточным основанием как отбирающим обоснованием, выбирающим, таким образом, лучший мир. Лучший из миров, в этом смысле, действительно, включает сравнение, но не сравнителен, поскольку каждый мир бесконечен, превосходная степень доводит различие до абсолютного максимума даже при испытании бесконечно малым. Конечное различие определено в монаде как ясно выраженная часть мира, различие же бесконечно малое — как смутный фон, обусловливающий эту ясность. Этими двумя способами оргиастическое представление опосредует определение, превращает его в понятие различия, придавая ему “основание”.