Разлюбовь, или Злое золото неба

Голос раздавался сверху, из темного горячего далека, хотя сфера, куда я вошел, не превышала метров пяти в диаметре. Но кромешная нагретая тьма кругом таинственным образом расширяла это невидимое пространство до бесконечности. Я не понял вопроса и промолчал. Да и мне ли он был адресован?

Привыкая к этой тревожной отдыхающей темноте, кружившей сто лет по какой-то своей орбите (не брежу ли я?), я чувствовал ее дружелюбие. Мне было хорошо здесь стоять.

Где-то наверху раздался металлический шелест, и тот же голос снова спросил:

– Чего. Ты. Хочешь?

На этот раз вопрос был задан более чем внятно. Спрашивали именно меня – в этом не было сомнений, я почувствовал это.

Я облизал пересохшие губы. Закурить бы, да боязно.

– Не понял, – сказал я в темноту и оглянулся. Непогожая зимняя ночь; угол музея; сугроб. Все реально.

Снова шипение и снова:

– Чего ты хочешь?

Внезапно мне стало невыносимо радостно от своего ответа. Он пришел со стороны сердца, как солнечный луч. Я знал его всегда, но ведь допрежь никто меня об этом не спрашивал, вот я и молчал, скрывая его. Знать-то знал, но помалкивал, даже по пьянке помалкивал. А главное – я понял, чего он от меня хочет – голос Елисея Бурко. Он спрашивал самую суть, самое главное мое хотение. Если уж принимать условия игры, то принимать. Я принял их. Да и куда было деваться.

– Я хочу, – голос мой слегка дрогнул, – чтобы она была счастлива.

Вот чего я хотел в глубине души. Нет, понятное дело, желаний у меня было много, у кого их нет, я хотел и родителей, и денег, и удачи, и славы, и чтобы меня восстановили в институте, и все такое, но самым главным, самым исподним моим желанием, мечтой моей закадычной было именно это – чтобы ты была счастлива, и я был уверен, что меня спрашивали как раз об этом.

И голос снова раздался, на этот раз он был еще более внятен:

– За твой счет…

Опять зашипело; пошипело и перестало. Стало тихо-тихо, только на улице был слышен легкий шорох мокрого снега, да где-то далеко раздавался перестук трамвайных колес. Как это понимать – за твой счет? Счастлива за мой счет? Я был все-таки слегка бухой от пива и впечатлений, в таком состоянии я швыряюсь деньгами, если они есть, и раздаю обещания, которые потом приходится выполнять, так что расклад, при котором плачу я, был мне вполне угоден. Если, конечно, я правильно все понял. Ну а какие тут могут быть варианты?

И вдруг мелко задрожал металл подо мной и вокруг, дробно и натужно все задрожало, сначала еле заметно, потом все сильнее, и я выскочил на снег. Черный сферический аппарат ожил; тихо загудел двигатель. Не хватало только взлететь на воздух вместе с ним. Я отбежал к самому музею и выглянул из-за угла. А там, над карнизом, все так же наяривал фонарь, освещая крыльцо и ровный лампас дорожки, там все было по-прежнему здраво и буднично, словно и не опускался на задний двор никакой «Валдай», загадочный космический странник, фантом, иллюзия, химера, однако реальная иллюзия, реальная химера, реальный фантом.

И только я так подумал, как раздался звук, похожий на тихий выстрел. Я оглянулся и оторопел. Люк, откуда я только что вышел, быстро закрывался, а сам аппарат уже висел в полуметре над землей, и из-под него почти бесшумно свистал поток нагретого воздуха, полосато-яркий от мельтешения лопастей. Там, внизу, снова работала какая-то энергоустановка, создающая чудовищную тягу, в чреве аппарата бушевало пламя, от которого прямо на глазах оседали сугробы, а сам «Валдай», набрав нужную мощность, вдруг как с цепи сорвался – и пошел, пошел вверх, все выше и выше, постепенно скрываясь из глаз.

И исчез.

Все так же шел снег. Под ногами было сыро, а на месте, где он стоял, чернела земля, со всех сторон обнесенная подтаявшими сугробами. Лаяли собаки там и сям, и я никак не мог собраться с мыслями и определить себя во времени и пространстве. Моему разуму нужен был хронотоп – мое время и место, мои точные координаты, мое прошлое и мое настоящее, мне нужны были знакомые ориентиры, чтобы совместить их с «Валдаем» и поверить в то, что он действительно был.

Я крепко зажмурился, так крепко, что аж заломило глаза, и вдруг увидел, как мчусь на водных лыжах по тундре наперегонки с пассажирским поездом, а по бокам вагонов движется бегущая строка: «Яхочучтобыонабыласчастливаяхочучтобыонабыла…» – и вдруг откуда ни возьмись выруливает на горных лыжах мне наперерез сама Нефертити в кашемировом пиджаке и, активно работая палками, пускается в такой слалом, что становится за нее страшно, и я в ужасе просыпаюсь.

На дисплее мобильника светилось 6.59; за окном было темно. Я отключил функцию будильника, вылез из-под одеяла и подошел к окну, совершенно сбитый с толку. Приснилось мне все это, что ли?

Стоянка, скупо освещенная двумя маленькими прожекторами, была как на ладони. «Хаммера», однако, не наблюдалось. Да и стоял ли он тут когда-нибудь вообще? Теперь я в этом не был уверен. Не знаю. Я осторожно спустился вниз. Портье сидел за своей конторкой и смотрел телевизор. Там шел мультфильм про Тома и Джерри, и портье сдержанно улыбался.